Патриарх Никон. Том 2 - [120]

Белица зарумянилась и опустила покрывало.

– Ты, сестрица, звала меня? – произнес смущенно государь.

Царевна сделала знак, чтобы белица удалилась. Сделав низкий поклон царю, она вышла.

– Кто это? – спросил царь.

Татьяна Михайловна объяснила ему, кто она, ее родители и родственники.

– Призвала я ее в терем, – закончила царица, – чтобы оставить ее наверху, как одну из невест тебе.

Алексей Михайлович еще более смутился.

– Благодарю тебя, сестрица, – сказал он, – но я решился… Зачем набирать…

– Свершить надоть обычай, – сухо возразила царевна. – Скажут, женили-де царя зря. Притом воля твоя: отослать можно.

Одно лишь скажу: коль ты ее не захочешь, так отдаришь потом парчою, а суженой дашь ширинку да кольцо.

– Зачем отсылать теперь. Пущай остается… а там как Бог благословит…

Он вышел.

Зажили наверху, в тереме у царевен обе невесты, и те устраивали, чтобы царь мог видеть то ту, то другую.

Но Беляева не хотела показываться без покрова, а Наташа напротив: привыкнув в Смоленске, где она жила со своей семьей, быть без покрывала, охотно показывала царю свое лицо.

Нащокин в это время тоже не дремал: не хотелось ему, чтобы царь женился на девице, покровительствуемой Матвеевым, и вот появился на постельном царском крыльце пасквиль, прибитый к дверям.

Постельное крыльцо ежедневно посещалось и дворянами, и жильцами, и даже боярами, и окольничими, и иным людом, являвшимся за новостями и сплетнями.

Неудивительно, что пасквиль был всеми прочтен, но его сорвали и доставили к царю.

Гнев царя не имел меры и границы: приказал он доподлинно разыскать, кто виновник безобразия, и, по обыкновению, многие были схвачены и пытаны, а истинных виновников не раскрыли.

Вспомнил при этом государь, как расстроили счастье его с Евфимиею Всеволожского и как впоследствии раскрылось, что мнимая ее болезнь произошла от тесной куроны, – и он еще пуще злобился и волновался.

– Коли так, – говорил он, – учиню я иное… Теперь уже вся Москва говорит о Наташе бог знает что… Мы и погодим. Пущай она поживет здесь год, так и Москва тогда умолкнет.

С этими мыслями он отправился к царевне Татьяне Михайловне: ему хотелось знать ее мысли.

Сестра его ходила тоже возмущенная по своей комнате. Когда государь вошел к ней, она после первых приветствий воскликнула:

– Такой мерзости я не ожидала. По правде, не по сердцу мне твоя Наташа… но такой гадости я не ждала, – опозорили девицу перед целым миром… Хотели учинить ей что ни на есть злое, так пущай сказали б, болезнь в ней какая ни на есть, аль зла, аль глупа, а то – что они выдумали, злодеи… Да ведь здесь умысел: опозорить-де ее так, что царь сам не женится.

– Это-то правда… Что-де и бояре и патриарх скажут? Коли у попа жена, да опозорена, так, по-ихнему, и поп не поп, и его отлучают от священства аль от службы.

– Глупости одни, вот что скажу я тебе, братец… Коли поклеп, так и не пристанет… Коли чиста твоя Наташа, так по мне – женись: снимется и поклеп, коли сделается царицею.

– Да баяла ты, что она тебе не по сердцу.

– Не мне же жить с ней, а тебе; а коли сделается царицею, и я любить стану.

– Так что ж, по-твоему, – улыбнулся царь, – по рукам, что ли?

– Нет, братец. Уж ты погоди годик, так замажешь всем рты… А там… понимаешь, коли благополучно… так я и сама сведу ее в баню. А в год приглядись и к Наташе и к Авдотьюшке.

– Молодец ты у меня, – обнял и поцеловал ее царь.

Проходил почти год, Алексей Михайлович был в сильных хлопотах весь 1670 год: он перестраивал все загородные дворцы: в Коломенском сооружал новые хоромы, изящные по архитектуре и русскому стилю, а внутри отделывал их разной работой и позолотой; Преображенское и другие села тоже отделывались, и повсюду иностранцы устраивали сады, парки, цветники.

Делал царь много движения, чтобы немного спустить, как он говаривал, жиру, а потому особенно усердно занялся псовой охотой.

Политические дела были тоже благоприятны: малороссы резались меж собою, и русские вследствие этого вновь укрепились в восточной ее части, сделав им уступки, то есть уничтожив там воеводские и боярские начала. Это же дало возможность царю отделить часть войска для усмирения мятежа Стеньки Разина.

Казна поэтому стала вновь обогащаться сборами с Малороссии, да и царь вновь почувствовал себя на твердой почве, хотя мятеж Стеньки не был еще подавлен.

Прошел год со времени пасквиля, прибитого на постельном крыльце, и ничего не оказалось.

В этот же год Алексей Михайлович успел наглядеться на Наташу, а от Беляевой не мог добиться, чтобы сняла покрывало.

Обе ему нравились, и его взяло раздумье: кого выбрать? Обе хороши, молоды, здоровы.

Примет он решение о Наташе, жаль ему становится Авдотьюшки, и обратно. При прежних же отношениях мужчин к женщинам обычай не допускал сближения полов посредством разговоров, а потому об уме и сердце их и помину не могло быть; а чужая душа – потемки, да чтоб узнать человека – не один пуд соли нужно съесть с ним.

Раздумывает так часто государь и не знает, как ему принять окончательное решение; а тут нужно же решиться: назначен уж день, когда царю должны в Золотой царицыной палате представить невест для вручения им избранной ширинки и кольца, после чего он избранницу взведет на царицын трон и наречет ее царицею.