Патриарх Никон - [12]

В действительности грамота не могла читаться перед собором: она пришла в Москву через два месяца после его окончания. Константинопольское духовенство московские затеи не поддержало, а Паисий предостерег Никона от внесения раздоров в Церковь: "Ты жалуешься сильно на несогласие в кое-каких порядках, существующих в Поместных церквях, и думаешь: не вредят ли эти различные порядки нашей вере? В ответ на это мы похваляем мысль — поелику кто боится впасть в малые погрешности, тот предохраняет себя от великих, но исправляем опасение… Если случится, что какая-нибудь Церковь будет отличаться от другой какими-либо порядками, неважными и несущественными для веры, или такими, которые не касаются главных членов веры, а относятся к числу незначительных церковных порядков, каково, например, время совершения литургии или вопрос о том, какими перстами должен благословлять священник, и подобные, то это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера. Это потому, что Церковь не с самого начала получила тот устав чинопоследований, который содержит в настоящее время, а мало-помалу… Рабу Господню не подобает устраивать свары (2 Тим. 2:24), и особенно в вещах, которые не принадлежат к числу главных, и существенных, и членов веры…".

Соборный ответ Никону гласил, что русские могут креститься и двумя перстами, как греки — тремя, это дело безразличное, "лишь бы только благословляющий и благословляемый имели в мысли, что это благословение нисходит от Иисуса Христа". Даже обвинить Иоанна Неронова и епископа Павла эта грамота помогла лишь постольку, поскольку Никон солгал, написав Паисию, что их книги и обряды противны и Русской церкви, и Греческой, что они вводят совсем новые порядки. В действительности в вопросе о введении трехперстного крещения все было против Никона: древние книги и иконы, старинные сочинения Максима Грека и митрополита Даниила, решение Стоглавого собора и всенародная привычка. Против нового обычая греков ясно говорили их собственные старинные источники. В частности, Никону пришлось собрать еще один церковный собор в феврале 1656 г. и заставить Макария Антиохийского торжественно опровергнуть Сказание о его предшественнике на престоле — святом Мелетии Антиохийском. Тогда восточный патриарх выкрутился, ловко, но ложно, назвав двоеперстие арменоподражательной ересью.

Затем, в Неделю православия 1656 г., на торжественной службе в Успенском соборе Макарий с Никейским митрополитом Григорием и Сербским архиепископом Гавриилом перед всем духовенством, двором и народом явили троеперстное крещение и рекли: "Кто иначе, двумя персты крещение и благословение творит, тот проклят есть!" Мало того, когда вскоре прибыл в Москву Молдавский митрополит Гедеон, пришлось у него и первых троих взять письменное свидетельство, что Православная церковь "предание приняла от начала веры, от святых апостолов, и святых отцов, и святых семи соборов творить знамение честнаго креста тремя первыми перстами правой руки, и кто от православных не творит крест так, по преданию Восточной церкви, еже она держит от начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель армянам, и потому отлучен от Отца, и Сына, и Святого Духа и проклят!"

Лишь после этого в апреле 1656 г. был созван собор русских архиереев и патриарх произнес речь о необходимости исправления русских чинов и обрядов, особенно об искоренении двоеперстия. Никон сослался на послание Константинопольского патриарха Паисия с осуждением двоеперстия, указал на все перечисленные выступления и проклятия, уверил, что двуперстие повелось на Руси совсем недавно, после напечатания в Москве Псалтири еретика Феодорита, указал, какого решения от архиереев ожидает он, их владыка (если, конечно, им не улыбается участь Павла Коломенского). Наконец, сторонники двуперстного крестного знамения были соборно отлучены от Церкви и прокляты.

Неясно, кто на московских соборах 1655 и 1656 гг. был инициатором. Никон изо всех сил показывал, что опирается на высший авторитет восточного духовенства и следует советам патриарха Макария Антиохийского: "Я русский, сын русского, но мои убеждения и моя вера греческие". Такова была позиция царя Алексея Михайловича со многими боярами: светская власть, по крайней мере на публичном уровне, не меньше Никона желала полного единения Русской церкви с Восточной. Когда Никон воспротивился мнению Макария, что на Богоявление надо освящать воду дважды, государь бросился на него с бранью: "Ты мужик, блядин сын!" "Я твой духовный отец, зачем ты оскорбляешь меня?!" — кротко сказал Никон. "Не ты мой отец, — отрезал царь, — а святой патриарх Антиохийский воистину мой отец!"

Диалог впечатляет, но тонкость в том, что даже в этом споре Никон настоял на своем. В годы его всевластия неизвестен достоверный случай, когда бы царь решил какой-нибудь связанный с Церковью вопрос против воли Никона. Сомнения современников во всячески превозносимой Никоном инициативной роли патриарха Макария демонстрирует эпизод с переменой церковного облачения. Сочтя, что "рогатый" греческий клобук (его ныне носят русские иереи, кроме патриарха) более ему к лицу, чем русский, Никон понял, что переменить одеяние первых святых митрополитов будет непросто. Предупреждая ропот среди духовенства и прихожан, он втайне велел изготовить клобук по покрою греческих, но по-прежнему белый, с херувимом, вышитым над глазами золотом и жемчугом. Никон долго мерил его перед зеркалом и остался доволен. В соборе он незаметно передал его в алтаре патриарху Антиохийскому. Макарий с обновой в руках подошел к царскому месту и сказал Алексею Михайловичу: "Нас четыре восточных патриарха в мире и одеяние у нас одинаковое. С нашего разрешения поставлен брат наш Московским патриархом — в равном достоинстве с древним благочестивым папой Римским, в знак чего отличается от нас белым одеянием. Если угодно твоему царскому величеству, я желал бы надеть на него этот клобук, который сделал для него, чтобы он носил его подобно нам!" Царь, уловив, что белый клобук на греческий образец свидетельствует о признании особого места Московского патриарха в Православной церкви, сказал: "Батюшка, добро!" Он принял от Макария клобук, поцеловал его, просил Никона снять старый убор и надел ему новый, действительно красивый и величественный