Патриарх Филарет. Тень за троном - [61]
Оладьин снабжен был предварительными списками русского полона в Речи Посполитой и жалостливыми посланиями пленных поляков, Струся с товарищами, умолявших короля, магнатов и панов, «чтоб послов за нас выдали». В дело пущено было посредничество австрийского имперского посла и вообще всех иноземцев, желавших мира двум соседним христианским государствам. Все было впустую.
Разведка Посольского приказа, судя по сохранившимся документам, не переставала «проведывать» о жизни Филарета в плену; поляки не прекращали писать о своём обмене; посольства хлопотали о мире; годы шли. В конце 1614 — начале 1615 г. посланнику Ф.Г. Желябужскому удалось увидеться с Филаретом и передать ему — через польские руки — грамоты от сына-царя и других родичей, от духовных и светских чинов.
Михаил Фёдорович сообщал «изрядносиятельному святителю» о своем немалом «прилежании» по вызволению его из плена, дабы вскоре услышать «твоих благонаученных устен учения, и наказание, и благословение». «Скорбим и сетуем все единодушно о вашей скорби и тесноте, — писали духовные и светские чины государева синклита всем пленным во главе с Филаретом, — что… страждете за нашу истинную православную хрестьянскую веру, и за святые Божьи церкви, и за нас всех, и за православное хрестьянство всего великого Российского государства в минувшем уж деле».
При встрече Желябужский узнал от Филарета, что посланный к нему ранее сретенский игумен Ефрем с «присылкой» благополучно добрался до узника и остался при нём. Но в остальном заточение митрополита было столь крепко, что даже о судьбе В.В. Голицына (также жившего в Мальборке) он не знал. А ведь Филарета для встречи с русским посланником привезли из крепости в Варшаву, где всегда были не в меру длинные языки!
О характере Филарета Никитича говорит недовольство, с коим он встретил весть об избрании сына на царство: «И вы есте в том передо мною неправы; коли уж похотели обирать на Московское государство государя, мощно было и опричь моего сына; а вы то ныне учинили без моего ведома!» Успокоился суровый отец только тогда, когда Желябужский с товарищами убедили его, что сын упорно не хотел садиться на престол без отцова благословения.
«То вы подлинно говорите, — заметил, примиряясь со случившимся, Филарет, — что сын мой учинился у вас государем не своим хотением — изволением Божьим да вашею неволею». Но не следует думать, что пленник говорил так из опасения перед присутствующими при разговоре тюремщиками. Признав воцарение Михаила, Филарет даже шуток полякам не спускал. «Весной пойдём в поход на Москву, — шутил один из панов, — и Владислав-де королевич учинит вашего митрополита патриархом, а сына его — боярином». «Яз-де в патриархи не хочу!» — оборвал его митрополит.
Писать сыну он желал теперь исключительно с царским титулом и отнюдь не то, что требовали поляки. «Посылал де король многожды, — рассказывали московским посланникам, — чтоб митрополит писал грамоты к сыну своему». «Какие ж грамоты велел король писать великому господину преосвященному митрополиту Филарету Никитичу?» — любопытствовали посланники. «Сами догадывайтесь, — отвечали поляки, — как королю годно, так и велит писать. Да и канцлер-де Лев Сапега посылал трижды к митрополиту… чтоб однолично таковы ж грамоты писал, каковы годны королю. И митрополит-де… королю отказал, что отнюдь таких грамот не писывать!»
«Митрополит ваш упрям, — говорили другие информаторы, — короля не послушал и грамот не писал. Как… сведал, что сын его учинился на Московском государстве государем… и стал упрям и сердит, и к себе не пустил, и грамот не пишет!».
Короля Филарет переупрямил. Уже близ границы посланников догнали гонцы: «Митрополит-де ваш того упрощал у короля нашего, чтоб писать к сыну своему, а к вашему государю. И король-де ему поволил писать… И вы те грамоты возьмите».
Упрям, надо отмстить, был не только Филарет, но и другие пленники. Голицына вообще не допустили беседовать с русскими посланниками. Герой Смоленской обороны М.Б. Шеин передал, «что у Литвы с Польшею промеж себя рознь великая, а с турским миру нет». Воевать против них самая «пора пришла»! Находясь в очереди на размен одним из первых, Шеин велел сказать «к государю и к бояром, чтоб одноконечио полонениками порознь не розменятись!»
Переговоры об общем размене пленных вели в 1615 г. Ф. Сомов на границе и А. Нечаев в Речи Посполитой. Мир и возвращение Филарета на родину казались близкими, хотя запросы польской стороны были немалые. «Учнут, — сообщал ии((юрматор. — просить Северских городов, а последнее слово — чтоб Смоленск им укрепить за собою. На том и перемирье будет, а потом и розмена будет всеми вязнями на обе стороны; а Филарет митрополит будет и первой человек в розмене».
В том же 1615 г. при приёме польско-литовского посольства в Москве обговаривались уже сроки и формы размена на границе. Приезд нового посланника М. Каличевского, однако, внёс в переговоры тревожную ноту. Филарет и Голицын с товарищами, сообщал Каличевский, «суть здравы, а живут по указу милосердому и ласковому великого государя своего царя и великого князя Владислава Жигимонтовича всея Руси какого царьского величества подданные».
