Патология лжи - [66]
– Это моя карьера. Мое самолюбие тут ни при чем. На кону моя карьера, Дмитрий. Моя гребаная карьера.
– Ну, необязательно всю жизнь делать одну карьеру. Меня вот учили на инженера.
– Снова угрожаем, а? Как мило. После того как я спасла твой гребаный журнал. Ты уже обсудил это с моими сотрудниками? С Мэдисон?
– Я тебе уже объяснял – нужно было срочно принимать решение по обложке, а тебя не было в офисе. Журнал не может дожидаться тебя вечно, Глория.
– У меня были семейные проблемы.
– Твои проблемы отнимают у меня слишком много времени.
– А потом я не нашла тебя в офисе. – Я закуриваю еще одну сигарету и швыряю горящую спичку в Дмитрия. – Спивви никогда не знает, где ты.
– Я не обязан перед тобой отчитываться, Глория. У меня есть важные дела.
– Например, трахнуть новую стажерку, прежде чем она пробудет здесь достаточно долго, чтобы появиться в заголовках газет. Спивви права, Хилари выглядит как моя более свежая версия. А я уже слишком стара для тебя, Дмитрий? В этом проблема? – Я кручу пуговицы на блузке, пытаюсь остановиться и не могу. – Теперь, когда ты поимел ее, мое тело тебе уже не нравится.
– Глория, прекрати. Ты пьяна.
– Охренительная дедукция, Шерлок. Я пьяна, и я еще только начала.
– Я не шучу. Твое поведение недопустимо.
– Потому что я рассказала людям, что ты лживый сталинский ублюдок или потому что все телеграфные агентства подхватили это? Я достойна цитирования, и ты это знаешь, Дмитрий.
– Ты отказываешься делиться честью успеха «Порфтолио». Остальных ты только ритикуешь.
– Заглавная статья была моей идеей. Я заказала ее.
– Я не самолюбив, Глория. Мэдисон сказала, что я должен взять ответственность на себя. Ради тебя. Ради журнала. Поэтому никто не спрашивает, зачем ты это сделала.
– Ты советовался с Мэдисон? Эта история напугала тебя до смерти.
– Я должен был уволить тебя за этот позор.
– Однако номер слишком хорошо продавался?
– Тебе повезло.
– Это не везение, это – я.
– А если бы ты просчиталась?
– Я никогда не просчитываюсь. Я…
– Дай мне закончить, Глория. Ты опубликовала эту статью вопреки моему желанию. Ты публично назвала меня лжецом. Ты сказала Спивви, что собираешься ее уволить.
– А ты и ее трахаешь?
– Не меняй тему, Глория. Ты меня нервируешь. Ты ведешь себя нечестно со мной, и ты не уважаешь этот журнал. Может, с тобой и впрямь не все в порядке. – Он бросает на меня взгляд. – Ты не думала об отпуске? Решила бы заодно свои семейные проблемы. Появилось бы время для «Алгонкина». Может, ты стала бы счастливее.
– Теперь все уже не так просто. – Я вытаскиваю из пачки еще одну сигарету, роняю спичку в полупустую бутылку бурбона. Затягиваюсь, отрываю фильтр и затягиваюсь снова, посасывая тонкую табачную стружку.
– Тогда я все для тебя упрощу. С этой минуты у тебя оплачиваемый отпуск.
– Но я должна управлять журналом.
– Нет, Глория. Это я должен управлять журналом.
– Да ты же едва грамотный.
– Твой оплачиваемый отпуск продлится месяц, на этот период твои услуги мне не потребуются. Я бы даже сказал, нежелательны. А в конце месяца мы примем решение по новым соглашениям.
– Ты пытаешься, мать твою, уволить меня?
– Освободишь кабинет сегодня же вечером.
– Мой кабинет?
– Мэдисон не может работать в каморке со стажерами.
– Мэдисон в моем кабинете?
– Это будет кабинет Мэдисон на время твоего оплачиваемого отпуска.
– Мне нужно заказать ряд статей. Доработать обложку. Проверить некоторые факты, они могут быть искажены.
– Сама исказила эти факты, а теперь я должен снова их тебе доверить? Нет уж, спасибо. Ты больна, Глория. Держись подальше от этого офиса. Встретимся, когда закончится твой отпуск. Пожалуйста, постарайся отдохнуть, ты в этом нуждаешься. Мне жаль тебя.
Мой голос звучит спокойно, спокойнее, чем могло быть, и гораздо спокойнее, чем мы оба ожидали.
– Ты не мог бы сейчас уйти? Пожалуйста, оставь меня одну. – Я слышу собственные всхлипы, теплые струйки слез катятся по моим пылающим щеках. Я говорю с Дмитрием, хотя на самом деле здесь мог быть кто угодно – Дейрдре и Эмили, папочка, ФБР. Самый знаменитый на свете редактор, а я даже не имею права ничего сделать в своем собственном журнале. Самый-знаменитый-на-свете-журнальный-редактор-признан-виновным.
– Курить табак без фильтра в таком количестве вредно для здоровья. – Он протягивает мне конверт. Билет на самолет с от Кей». – Побудь со своей семьей. Я забочусь о тебе, Глория, ты мне как дочь.
Я игнорирую его. Смотрю на пачку сигарет, вновь и вновь перечитывая предупреждение Главного врача Службы здравоохранения. Эта пачка опасна только для беременных женщин. Мне нужно что-нибудь покрепче, я хочу довести себя до сердечного приступа. Я хочу, чтобы мое вскрытие вызывало интерес, чтобы сложно было определить причины смерти, потому что лишь так можно приблизиться к вожделенной литературной неопределенности, как на столе патологоанатома, так и в жизни.
6
К шести все собрались в клубе «Абсент» на празднование первого юбилея журнала. Я пришла туда лишь по настоянию Дмитрия. Он звонит мне ежедневно, чтобы удостовериться, что я не сижу взаперти. Что я все еще жива.
Клуб «Абсент» заставлен искусственными пальмами с огромными, размером с кокос, электрическими лампочками. Пожилой черный в белом смокинге поет хиты Гленна Миллера под аккомпанемент прячущегося в тени свингового трио. Клуб «Абсент» одновременно демонстрирует вершину ретро-шика и бездну хорошего вкуса.
В недрах университетской библиотеки в твои руки нечаянно попала исчезнувшая без следа рукопись первого романа Эрнеста Хемингуэя. Как ты поступишь? Если ты прилежная студентка — опубликуешь ее и всю жизнь посвятишь кропотливому анализу, прячась в тени литературного гения. Но ты, не настолько амбициозна — и ты присвоишь манускрипт, опубликовав его под своим именем, сожжешь оригинал, оставив на память последнюю страницу, и станешь величайшей писательницей современности, любимым персонажем снобистской критики и желтой прессы, воплощением сказочного успеха.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.