Пастыри ночи - [47]

Курио приоделся, снял свое рабочее платье — поношенный фрак, полосатые брюки, рубашку с накрахмаленной манишкой, смыл с лица белила и румяна. Он был в праздничном костюме, при галстуке, но, хотя и побрился, выглядел худым и бледным, под глазами у него залегли синие тени. Он шел размеренным шагом, с серьезным лицом, печально глядя перед собой. Впрочем, вся его фигура выражала печаль и даже тоску, отчего это восхождение по склону казалось каким-то зловещим. Курио умышленно надел костюм, который надевал только в торжественных случаях, чтобы сразу же, как он придет к Мартину, тот понял, что визит Курио необычен. Вот почему едва показался домишко Мартина, Курио остановился, чтобы привести в порядок костюм, а затем придал своей походке еще больше величавости. В дверях его нетерпеливо поджидала Мариалва: часы только что пробили десять. Она сделала Курио знак, чтобы он поторопился, но Курио продолжал идти все так же медленно — не было никакой надобности спешить. Подумать, какое легкомыслие! Ведь он идет разбить жизнь друга; сердце зазывалы обливалось кровью. Может, лучше было последовать совету негра, запастись бутылками с чудодейственным средством против гонореи и отправиться в Сержипе оплакивать разлуку с возлюбленной. Стоит ему переступить порог, и Мартин сейчас же заметит его трагическую мину, а значит, догадается, что пришел он с недоброй вестью.

Но едва он достиг крыльца того дома, куда собирался проникнуть, бесстыдный и вероломный, хуже вора или убийцы, неся с собой скорбь и горе, как услышал упрек Мариалвы, процеженный сквозь зубы:

— Я уже думала, что ты струсил и не придешь…

Это было несправедливо, потому что он пришел точно в десять, как и было условленно. Еще никогда в жизни он не был так пунктуален. Друзья, оказавшие ему поддержку в столь трудный для него момент, а также заинтересованные в результатах пари, позаботились о том, чтобы разбудить Курио заблаговременно.

Лицо Мариалвы горело, ее глаза излучали странный тревожный блеск, и вся она была какой-то необычной, будто парила в воздухе, прекрасная, как фея, в красоте которой есть что-то дьявольски жестокое. Возможно, в этой перемене была виновата прическа с двумя завитками на лбу, напоминавшими рожки. Никогда Курио не видел Мариалву такой, он не узнавал ее, свою нежную Мариалву, обессилевшую от любви.

— Пойдем, он в большой комнате…

И быстро вошла, сказав:

— Мой милый, Курио хочет поговорить с тобой…

— Какого же черта он не идет? — Голос Мартина прозвучал невнятно, как если бы он говорил с полным ртом.

Необходимо, снова убеждал себя Курио, сразу же дать понять Мартину, что визит мой необычен. Поэтому он попросил разрешения войти:

— Можно?..

Никогда еще друг не просил позволения войти в дом Капрала, и Мартин должен будет догадаться о предстоящей трагедии, едва Курио твердым шагом войдет в комнату и остановится решительный, непреклонный и бледный, как мертвец. Но к разочарованию и отчаянию страстно влюбленного зазывалы, Капрал ничего не заметил. Он был всецело занят созерцанием золотистой ароматной жаки, которая лежала перед ним. Мартин только что разрезал ее, и сладкий сок стекал на газету, аккуратно постеленную на столе, Мартин не оборачивался, а Курио было все труднее сохранять трагическую позу. К тому же запах жаки проникал в ноздри и пробуждал аппетит у голодного Курио, который еще ничего не ел в это роковое утро.

— Садись, братец, съешь несколько зерен жаки, — дружески предложил Мартин. — Она великолепна.

Курио приблизился все так же неторопливо, с мрачным, напыщенным видом. Мариалва, прислонившись к дверному косяку, заняла удобную позицию, чтобы не пропустить ни единой подробности сцены, которая сейчас разыграется. Мартин положил в рот зерно жаки, комната благоухала ее ароматом. Трудно было противостоять такому соблазну, но Курио устоял. Мартин, наконец, повернулся к нему и удивился его серьезности:

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего… Просто я хотел с тобой поговорить. Надо решить одно дело…

— Так садись, я тебя слушаю, и, пожалуйста, угощайся…

— Нет, дело серьезное, лучше я подожду, пока ты поешь…

Мартин пристально посмотрел на друга.

— Ты выглядишь так, будто проглотил швабру… Но, наверно, ты прав, сначала надо расправиться с жакой, а потом потолкуем… Садись и засучивай рукава…

По пальцам Капрала стекал медовый сок жаки, ароматные золотистые зерна были так соблазнительны, а Курио еще ничего не ел; сейчас, до еды, он должен собраться с духом. Ему вдруг захотелось плакать, в горле встал комок. Однако было уже за десять, приятели разбудили его рано, намного раньше, чем было условленно. Его пустой желудок вдруг взбунтовался, требуя принять предложение Мартина.

— Садись парень… Чего ты ждешь?

А жака казалась все прекраснее — это был любимый плод Курио, медовый сок стекал по пальцам и губам Мартина, в воздухе носился опьяняющий аромат… В конце концов он может начать разговор на несколько минут позже, ничего от этого не изменится.

Курио снял пиджак, ослабил узел галстука — нельзя же есть жаку, когда ты одет по всем правилам хорошего тона. Он уселся, запустил пальцы в мякоть жаки, вытащил зерно, сунул его в рот и выплюнул кожуру: