Пастырь Вселенной - [47]

Володя вышел на улицу и удивился нежданной новизне ощущений — лица, рук, глаз. «Ну да, — внезапно сообразил он. — Я же сто лет не был здесь ночью. Только при свете дня». Улица смотрелась как театральная декорация. Ни тебе звука машины вдалеке. Ни звона трамвая, или пьяной песни запоздалого гостя, или гогота опасной на вид компании. Ни-че-го. А еще сегодня не было даже ветра. А где-то по улице шел патруль, на который Володя решился напасть со своим первобытным орудием. А у одного из анданорцев, на которых охотился сейчас Володя, в маске был скрыт передатчик. Владимир огляделся по сторонам, выбирая место для засады. Ему понравилась автобусная остановка, стоявшая на весело и мирно освещенной оранжевыми огнями фонарей многолюдной когда-то улице. Эта остановка была сплошь, непроглядно заклеена рекламными проспектами, разумеется, дооккупационной поры. Сейчас эти плакаты смотрелись глумливо и издевательски. «Летайте самолетами компании Аэротранс!» И юная стройная стюардесса, призывно выставившая упитанную ножку с из под кричаще короткой юбочки на фоне трапа. А с и другой стороны рекламировалась жевательная резинка «Фрешснов». «Жуй только меня, — гордо выпятив грудь, говорила — или просто имела в виду — белая подушечка. — Во мне нет ни единой калории». А ведь самолеты теперь не летали, более того, были, по слухам, запрещены навсегда. А читать про такую вот диетическую жвачку во время голода было также дико и неуместно. Студентки торговали собой, лишь бы заработать эти самые калории… Н-да. Володя примостился на лавочке внутри остановки и принялся ждать. Он был уверен, что рано и или поздно патруль пройдет мимо него, — насколько он помнил, патрульные еженощно заглядывали в эти края.

Правда, всегда в немного разное время. Быстрее бы — руки начинали зябнуть, но не простым, а каким-то нервным, сотрясающим холодом. Это, должно быть, адреналин, решил Володя и не стал обращать на холод внимания. Прошел час. С неба, непроглядного, да и невидимого сейчас из-под козырька остановки, начали падать жирные, словно разъевшиеся, снежинки. А проезжая часть улицы и без них была завалена этим самым, таким поздним в этом году, снегом. Ведь из транспорта ходили только редкие трамваи, ничего больше, да и то — в светлое время суток. А вся прочая территория улицы напоминала сейчас заснеженное поле, сквозь которое были протоптаны узенькие, сиротливые тропиночки к месту остановки трамвая. Володя лишний раз с тоской подумал, как этот, казалось бы, малозначительный штрих передает один из аспектов умирания такого некогда веселого и, оказывается, так горячо любимого Володей города, как Москва. А холод уже сотрясал все тело Владимира. «Как бы я не замерз тут, — подумалось ему, — как андерсеновская девочка со спичками». Ага, усмехнулся он сам же неуместности сравнения. Дядя с кувалдой. Володя уже два часа караулил патруль в трех стенах автобусной остановки, хорошо понимая, что было самым слабым местом его плана. В целом логика — ну куда ж от нее денешься — подсказывала, что патрульные непременно пойдут мимо него — тротуар был более-менее протоптан, в отличие от девственно белой, лишь самую малость опаленной солнцем долины когда-то проезжей, а ныне — непролазной части улицы. Стало быть, они пройдут в каких-нибудь трех шагах от него. А у Володи нет даже простыни, чтобы стать белым как снег. Или шапки-невидимки. А надежды, что анданорцы настолько невнимательны, что не заметят бойца Сопротивления с кувалдой в открытой остановке, почти не было. Внезапно Володе в голову пришла заманчивая мысль — он на минутку отложил кувалду в сторону и потянул край приделанного к стеклу рекламного плаката со стюардессой. Оказывается, он был не приклеен даже, а хитроумно фиксирован специальными угловыми и продольными держателями, из которых Владимиру без особенного труда удалось его извлечь. А под ним, как выяснилось, была иная реклама — «Ваш котик обожает Стротик». Да уж, котик, невесело усмехнулся Володя новому проявлению юмора мертвой, никому, кроме него, не нужной автобусной остановки. Даже двум очень английским черным шуткам на одном плакате. Во-первых, редкий москвич сейчас отказался бы, проварив хорошенько, от сухого кошачьего корма — ведь он был питателен и экономичен; а во-вторых, если кто и не съел свою кошку, то она ни у кого и близко не выглядела такой гладкой и упитанной. Впрочем, Володя давным-давно не видел ни одной кошки — уличных съели, домашние, которых не тронули, сидели по домам и рады были такой пище, к которой раньше бы и не притронулись. Как и люди, впрочем. Владимир встал между двумя плакатами, прижавшись спиной к портрету упитанного котика, а в руках держа плакат со стюардессой, сейчас воспринимавшейся, в своей откровенной позе, как девушка, торгующая собой на рынке. «А ведь каких-то четыре месяца назад это были просто рекламные плакаты, ничего больше, — горько подумал Володя. — А теперь — словно послания из какой-то безоблачной, счастливой эпохи, которую все мы так не ценили. Как весточки с другой планеты, имя которой — Свободная Земля».

Внезапно философский ход мыслей Владимира, уединившегося со своей боевой подругой кувалдой между двух листов для апробирования изобретенного им способа маскировки, прервался. Володя увидел то, ради чего он и пришел, собственно, сюда этой ночью. Анданорский патруль. Его было видно в щель между плакатом и стеклом, сбоку. Патрульные неторопливо приближались, озираясь по сторонам. Владимир замер с плакатом с стюардессы как самый настоящий дикарь, будто загораживаясь ее телом от смертоносных плазмометов патрульных. Он чувствовал, что дальнейшее зависит только от Божьей воли, ну, и еще от его собственных храбрости, ловкости, силы. От везения. От судьбы. Патруль черными силуэтами с нечеловеческими головами поравнялся с остановкой, и Володя на какое-то очень неприятное, хоть и краткое, время потерял его из вида. Владимир вкрадчивыми мурашками по спине ощутил, что один из патрульных осматривает остановку. И если бы не поздняя — ведь два часа торчал, как пень в поле — идея прикрыться стюардессой, это мгновение стало бы последним в его жизни. Володя кожей ощутил, как проникающий взгляд патрульного, не заметившего подвоха, скользнул дальше, а после оба захватчика показались с другой стороны.