Пастырь добрый - [148]

— Ну, вот что, — выговорил он, с усилием оторвав взгляд от арбалета и глядя на границу сухой травы мимо лица подопечного. — Теперь всерьез, Бруно. Я понятия не имею, что нас может ожидать там. Возможно, открыв дверь одного из этих домов, мы попросту перестанем существовать, а что случилось, поймем уже на том свете. Или на нас выпустят очередного Крысолова, более удачно освобожденного этим Бернхардом во время оно. Или какую-нибудь жуткую сущность, в лапах которой мы начнем завидовать вчерашнему страдальцу; в этом смысле слово «демонолог» навевает разные мысли, одна другой любопытнее… Я — должен туда идти. Тебе в последний раз предлагаю остаться. Не произнесу даже в мыслях ни единого упрека, если ты так и решишь — это, в конце концов, не твоя работа.

— Чтобы все почести потом тебе одному?.. — фальшиво улыбнулся подопечный и, посерьезнев, неловко передернул плечами, поправляя сбившуюся суконную куртку: — Duo sunt exercitus uni[144], если не врут… Идем.

— Ну, что ж; как знаешь, — вздохнул Курт, кивнув, и сделал шаг вперед, замерев у предела коричнево-серой суши, глядя на явственно видимые у крайнего домика четыре черных, припорошенных давней пылью столба; Бруно встал рядом, тоже не заходя за границу иссохшей земли.

— Как полагаешь, — спросил он тихо, — этот Бернхард может знать, что мы здесь?

— Я бы сильно удивился, окажись это не так, — так же неслышно откликнулся Курт, — однако идти все равно надо.

— Будем надеяться, он тупой, — пробормотал подопечный, безуспешно пытаясь возвратить хотя бы ту поддельную оживленность, что была еще минуту назад. — Или спит. Ведь спят же иногда даже малефики?

— Боюсь — трудятся круглосуточно, — с такой же напускной хмурой беззаботностью возразил Курт. — Попросту горят на работе… — и, решительно выдохнув, шагнул вперед, хрустнув серыми ломкими травинками.

Лицо царапнул сухой черствый воздух, на миг перекрыв дыхание; он встал на месте, стиснув приклад до боли в пальцах и слушая тишину вокруг — мертвенную, как и все в этом опустелом обиталище.

— Птиц нет… — одними губами проронил Бруно, тоже ступив следом; его шаги прозвучали громко, точно по битому стеклу, и Курт невольно поморщился. — Они первые должны бы были поселиться…

— Словом, имеем в виду, что здесь всё не так, — оборвал он, сделав еще один шаг, и кивнул вперед: — Начинаем с начала. С крайнего дома и дальше.

— Думаешь, в одном из них…

— Не думаю, — согласился Курт, не дослушав. — Однако ad imperatum[145] полагается проверить, ибо, когда меня после спросят, осмотрел ли я все и уверен ли, что в одном из них под столом не спрятался ведьминский consilium, я должен с чистой совестью сказать «да». Посему — вперед.

— Вперед так вперед… — тяжело вздохнул подопечный, с неохотой трогаясь с места.

Трава под ногами, шепча и крошась, смешивалась с обезвоженной землей, оседая пылью на сапогах и поднимаясь мелкими облачками до самых колен; засохший куст неведомо чего у стены ближайшего домика был серым и присыпанным земляным порошком, как и сама стена, и еще два толстых столба напротив, и ствол дерева подле крыльца. Дверь распахнулась легко, без скрипа, открыв взгляду крохотную комнатку, такую же пропыленную и тусклую; на столе в огромной деревянной миске покоился высохший кочан капусты, съежившийся и ставший похожим на оторванную голову лохматой грязной кошки. Опрокинутый набок табурет лежал у окна, распахнутого настежь; в окно виделись верхушки еще трех столбов у соседнего двора.

— Infernus et os vulvae, et terra quae non satiatur aqua, ignis vero numquam dicit «sufficit»[146]… — проронил Бруно, сжав голос до шепота; он поморщился. — Здесь, похоже, с красивостями не возились. Ставили, где придется, по всей деревне.

— Лет восемьдесят, ты сказал, назад… — произнес Курт медленно и прошелся по комнате, осторожно проведя пальцами по столу, поднял и поставил на ножки упавший табурет и выглянул в окно, упершись ладонью в подоконник. — Кустарник под окнами… грядки… Утварь в доме… Попади я сюда, не зная об этом месте ничего, я бы сказал, что всему этому — года два. Дерево рамы не сгнило, не рассохлось… И куст — заметь, посажен человеческими руками. Стало быть, еще с тех времен. Стало быть, коли уж он не растет больше, должен был уже рассыпаться в прах.

— Быть может, это дом, где после тех событий поселились? — неуверенно предположил Бруно. — Ну, те семьи…

— Которые без вести пропали? — уточнил Курт и, не услышав, как и ожидал, ответа, высунулся в окно по пояс. — Нет. У соседних домов — все то же самое, насколько мне видно из-за оград. Что-то тут братья-конгрегаты намудрили в свое время… Может статься, место — проклято.

— В каком смысле?

— В буквальном, — пожал плечами он, распрямляясь и отряхивая перчатку от пыли. — Возможно, кто-то оказался на костре справедливо и перед смертью успел что-нибудь такое сказать. А может, все, что здесь совершилось — очередной случай из нашего неприглядного прошлого, и все до единого, погибшие здесь, de facto являются невинно убиенными. Что они говорили перед смертью, можно допустить безошибочно. Знаешь, что такое коллективное проклятье?