Пастухи призраков - [7]

— Ты разбудила Нюсю! — с упрёком произнесла она.

Всклокоченный деть ревел, накручивая на пальчики чёрные прядки. Глазки у Нюси были явственно раскосыми, а мордочка показалась Лене совершенно багровой — не столько от рёва, сколько от бесконечных свечей и диатезной корки.

Следующие несколько часов в Лениной памяти сохранились смутно. Галка источала флюиды безумия. Были рыдания на тему «Мать на порог не пустит, и так старшая на ней… Старшая хоть от мужа… Недельки на три… ну, на месяц! Забери!», «Если останусь здесь, умру! Я точно знаю. Ленка, это страшно!».

Лена гладила её по голове и шее, точно собаку, чуть не за ушами чесала, успокаивая. Одним из Лениных кошмаров была мысль, что, случись с ней чего ужасное, не на кого будет оставить Фанту. Взяла бы Галка Фанту? Точно взяла бы. Даже рискуя лишиться на этом деле некоторых частей тела. Она же с Августой три недели гуляла, когда Лена на сборах ногу вывихнула. Густи все боялись, а Галка больше всех, но обматывалась Густиным поводком, и вперёд. Долго потом удивлялась количеству кошаков на районе. «Буквально под каждой лавкой, быстро бегают, заразы, прямо летают!».

В отношении Нюси Галка придерживалась менее аскетических установок, чем в своём собственном: в бомжпакет летели бутылки детской воды (одну из них Лена самовольно употребила) и банки с питанием. Улучив момент, Лена обнюхала девочку. Бред и ерунда, но ей стало намного спокойней, когда она убедилась, что ребёнок пахнет, и довольно сильно — немытым ребёнком. Лучше так, чем никак!

Голову будто тряпками стянуло, дико хотелось спать и на воздух — подальше от газовой духоты. Перед глазами плавала фарфоровая баночка в переплетении цветов и иероглифов. Галка столовой ложкой черпала из неё что-то зелёное, перекладывая в склянку из-под питания, после чего банка перекочевала в бомжпакет, где упокоилась на горке памперсов. Несла при этом Галка такое, что Лена сочла за благо отключить мозг. Когда Галка принялась мазать себе этой штукой глаза, Лена сбежала.

* * *

— Что ж ты ребёночка не уймёшь? — дёрнула Лену за рукав тётка. — Мамаша тоже!

За спиной болтался рюкзак, плечо оттягивал бомжпакет, а затёкшие ладони сжимали ручку коляски, в которой хныкала Нюся.

Ой, чуть свою остановку не проехала!

Коляску помог выгрузить сострадательный подросток.

— Нарожают, а заботиться не умеют! — бурчала вдогонку тётка.

3

Александра Порфировна поставила недопитую чашку. Эти с картошкой с ума посходили, в такую рань звонить. Картошка у них дрянь, Зинаида покупала — за неделю сгнила. Настырные! Выдвинула грузное тело из-за стола, набросила платок. Поползла по бесконечному коридору гостиничного типа, споткнувшись впотьмах об Валькины санки, лампочки опять покрали, нету на них управы. Добралась до двери.

— Кто там?

— Александра Порфировна, я Лена, помните? Из сорок седьмой квартиры.

— Лена? Это что ж, Галинина дочка с тобой?

Ида воскресшая, не знала б с пелёнок, поверила бы, что такие из гробов заново выходят. Александра Порфировна скрутила дулю в кармане от греха.

— Галина вчера ещё укатилась. Ты ушла, она следом укатилась. И дверь заперла. Она не запирала, девчонка сутками одна сидела, Валя ходила кормить, Галина и не запирала. А вчера заперла, я ж за стенкой, на слух не жалуюсь.

Александра Порфировна съёжилась под Лениным взглядом, как в детстве, когда мать бранила её за съеденные сливки.

— Нет, Леночка, откуда мне её мобильный знать! Только у Гальки не то, что мобильного, у ней телефон и всё другое за неуплату отключено. Свихнулась совсем твоя Галька! Не знаю, что она у себя творила, но, пока электричество ей не отключили, то и дело весь подъезд без свету оставляла.

Лена задумалась. Александра Порфировна тихо замерла перед ней, косясь на раскосое личико Нюси в бывшей Валькиной коляске. Бедная девочка, матери не нужна, отца ищи-свищи… Соседи всё собирались милиции сообщить.

— Сдала б ты её, Леночка, куда следует? — решилась Порфировна. — В детдоме сыта-одета будет. Загнётся с такой мамашей, давно бы загнулась, если б не Валя. Она бы насовсем взяла, муж против: своих деток двое.

Лена затребовала ручку с бумагой, Порфировна истомилась, ковыляя до квартиры и обратно. Тем же чёрным глазом сверлила её Ида много лет назад, когда потерялся Васька. Все знали, что Натальина Ида отговаривает, живых и мёртвых тоже. У Васильевны внук в армии пропал, Ида сказала, скоро письмо придёт. Месяц спустя пришло: жив, из плена высвободили. Мальчишка с шестнадцатого дома потерялся, в колодце на стройке тело сыскали, как Ида указала. Ида была тихая, к Наталье когда ни заглянешь, над бумагами корпит, чертит. Бабы предупреждали, что не любит Ида, когда к ней за этим ходят. Неделю кота по дворам звала, да и пошла к Иде. Дождалась, как Наталья в булочную уйдёт, и пошла. Хороший был кот Васька. Смирная Ида так-то взглядом огорошила — Порфировна и разревись, десятирублёвку в пальцах замяла, дура старая. Ида оторвала с клубка серую нитку, к стене отворотилась, постояла так, да говорит: «Иди, ни с кем не встречайся, ни с кем не разговаривай, дома нитку привяжи к спинке кровати, завтра придёт». «Заберите ваши деньги, Александра Порфировна!». Чуть свет Василий орал под дверью, грязный, ухо драное, на трёх лапах вбежал да к миске.