Пастухи призраков - [47]

Через полчаса с рёвом удалось совладать.

— Мам, пошли сегодня гулять? — с надеждой попросила Нюся, хлопая мокрыми ресницами. — Я не буду реветь! Дядя Ваня сказал, ты пойдёшь, если захочешь.

От напряжения у Лены свело ноги.

— Какой дядя Ваня?! — голос показался чужим, даже Нюся удивлённо покосилась из-под чёлки.

— Просто дядя, сидит у зелёной речки. У дяди Вани глазки как у меня. Мам, почему у меня глазки как у дяди Вани, а не как у тебя?

— Ты видишь дядю Ваню во сне?

— Мама, я во сне сплю, — снисходительно ответил ребёнок.

— Но сначала ты засыпаешь, а потом видишь дядю Ваню и зелёную речку?

Нюся нетерпеливо подпрыгнула в кроватке.

— Дядя Ваня настоящий! И речка! Мам, принц поймал русалочку?

Лена решила пойти другим путём.

— Что ты делаешь, чтобы увидеть дядю Ваню? Я тоже хочу с ним познакомиться.

— Ой, мама, пойдём! Закрой глазки…

Нюся перебралась к Лене на колени, прижалась, пальчики пробежали по Лениным векам нежно и настойчиво.

— Вот так. А теперь закрой вторые глазки. Чтобы стало совсем-совсем темно.

— Какие вторые?

— Какие внутри, — тоном большой девочки объяснила Нюся. — Мама, я уже гуляю, а ты нет. Закрой вторые глазки!

— Погоди, Нюсь, я про русалочку не дорассказала! — разговор начал серьёзно пугать Лену.

— Ну мам, давай и дяде Ване расскажем!

Лена повернула к себе Нюсино личико с крепко зажмуренными веками.

— Ты сейчас видишь дядю Ваню и зелёную речку? — шепнула она.

— Да. Мама, ты обещала, идём гулять!

Лене захотелось встряхнуть ребёнка, раскричаться. Вместо этого она примиряюще сказала:

— Что-то у меня не получается. Просто я привыкла, что у меня всего два глаза, и оба снаружи. Может, так и есть?

— Нет, не так! — капризно ответила Нюся, но, к Лениному облегчению, глаза открыла. — Мам, ты ещё попробуешь?

— Попробую, — обещала Лена. — Теперь слушай про русалочку.

Дверь в детскую она закрывала осторожно, точно за ней тикала бомба.

* * *

Фанта взрыла носом простыню, покрутилась на месте, тяжко вздыхая, устроилась в ногах. На кухне возился Рома, пытаясь вписать тело в рамки углового диванчика. «Это как надо запугать человека, чтобы он предпочёл сон буквой «зю» огромному матрасу у себя в мансарде?», — завистливо подумала Лена. Перед ней лежала тетрадь с котятами на обложке, исписанная округлым почерком отличницы — та самая, что Лидка пыталась ей всучить десять лет назад («Неужели тебя не интересует история нашей семьи? Я такое обнаружила…»). Ха! Лена с детства слушала семейные истории. Её собственная жизнь была сплошной семейной историей! Совесть неуверенно, но ощутимо кольнула Лену, примериваясь. Девчонке всего и нужно было с кем-то поболтать — с кем-то, кто понимает, а её послали в грубой форме, только за то, что, видите ли, не так сидит, не так свистит. И слишком похожа на мамашу. Правда заключалась в том, что у Лены были бабушка c папой, а у Лидки — только мамаша и ещё призрак прапрабабки Анны, если она считается. Ты скотина, Лена.

«…издалека откуда-то пришёл. И дочка, Анютка эта, при нём, годов так десяти. Нанялся в пастухи. За скотом не ходил, не глядел. Выйдет на гору, три пальца в рот — и скот сам возвращается. И утром провожает лишь за деревню. И без потерь. О нём говорили: у него бабушка, сидя дома, знает, чем он здесь занимается, то есть, как бы его всё время видит. Он об этом смело и сам говорил, не таясь. Другие пастухи отпуск давали, за то кому как — стричь волосы и бриться нельзя, руку подавать, ругаться, играть с девками, перелезать через забор, в церковь ходить. Но Василий жил, как хотел, однако пас хорошо, сохранно, при его пастушестве зверь не потрогал скотины».

В Лидке пропал этнограф. Обойти кучу стариков, записать все их телеги… Лены бы на такое не хватило.

Василий Дмитриевич Первушин, 1924 г. р., дер. Новый Скребель

«Гореловы, муж с женой, поленили дрова в лесу. С ними были их дети, Пётр с сестрой. Дети стали проситься домой, отец и говорит: «Куда они денутся? Пусть идут». И два дня детей не могли найти. А отец — коммунист, отведывать боялся; жена ходила в Екимцево к бабке Анне. Анна сказала: «Поди домой. Кто попадёт навстречу, ни с кем не разговаривай. А посерёдке дня весть буде». Чё-то там поделала, так они вышли на дорогу».

«Если б я так умела, пошла бы в частные детективы, — расстраивалась Лена. — Денег бы подняла… Интересно, кто-нибудь из предков торговал штанами при помощи чёрной магии, или я урод даже в такой семейке, как наша?».

Тихомирова Антонина Степановна, 1935 г. р., дер. Екимцево.

«Мама дружила с Завьяловой Татьяной. Папа вернулся с войны покалеченный, не мог работать. Мама взяла бутылку и к Татьяне. Татьяна до бутылки охоча была. «Полечи мужа, — просит, — твоя бабка лечила». Посидели, Татьяна рассказала, что бабка Анна знала колдовство. Ночью брала наговорённую свечку, выходила в поле и неслышным голосом звала душу. Приходила душа спящего соседа, Анна приказывала ей взять в руку свечку и уходить. Больной выздоравливал, а человек, чья душа приходила за свечкой, умирал. Если не взял бы свечку, то больной бы умер в три дня, и Анна за ним. Татьяна это колдовство не захотела перенимать. Добрая была, отведывала, кому надо, и денег не брала. За пятнадцать трудодней работала почтальоном. Ей из еды чего носили, но сама не просила. Бедно жила с дочкой, ух бедно! Первый муж через месяц после свадьбы помер. Второй был охотник, лося убьёт, они его ночью перетащат, и тем кормились, чтоб меньше работать в колхозе. На войне его убили. Мама потом знахарку нашла, знахарка отпоила папу травами. Раньше были знахари, это сейчас ни во что не верят, да так и идёт».