Пастух медведей - [34]

А под ногою хруст декабрьского стекла.

О, этот первый лед… Невыносимый символ

Сердец или дверей, предместий или чувств —

Из колоннады лет неровным снегом выпал,

Оставив на губах солоноватый вкус…

Меняются вблизи поступки и деревья —

От неприступных фраз, до непрозрачных крон.

Белеет на холстах рубцовская деревня,

И капает с небес покровный перезвон.

Любимая, прости… Граненые метели,

Напав исподтишка, бьют в спину, не дыша.

Ты не придешь во сне, чтобы согреть в постели,

И мечется в душе косая сталь ножа…

Измерим пустоту в хрустальном дне бокала.

Заблудшие стихи загоним в стойло книг.

Друг друга помянув в старинных мадригалах,

Серебряным кольцом оттиснем каждый миг.

Прими случайный взгляд с отравленной картины,

По буквам спой судьбу, и, комкая листок,

Твой черно-белый шарф на шее Коломбины

Затянут в узелок, последний узелок…

* * *

Любимая, мне плохо без тебя…

Мне холодно и ветрено, и страшно.

По половицам, жалобно скрипя,

Проходит сиротливо день вчерашний,

Лелея пожелтевшие листы

Сентябрьского клена на ладони.

Качает память невские мосты,

Где злобно пляшут клодовские кони,

Роняя пену с бронзовых удил

На грудь слепому яростному галлу.

Где черный ангел гордо-легкокрыл,

Но навсегда привязан к пьедесталу.

Сковал гранит свинец угрюмых вод,

И тучи повторяются по кругу…

Любимая, уже который год

Бредем в опасной близости друг к другу.

Мы — дети, заплутавшие в бору.

Наш путь завален жесткими снегами.

Мы зажигаем спички на ветру,

Но как мгновенно умирает пламя…

И кажется вот-вот за горизонт,

Приглаживая крылышки украдкой,

Зареванная Муза уведет

Хромающую, белую лошадку…

* * *

Храм мой — тело твое белое…

Вольно трактуя строку Писания, —

Господи, что я с собою делаю

В явном соблазне непонимания…

Читаю ладони твои, как Библию,

Вглядываясь в каждую черточку пристально,

Иду Израилем, прохожу Ливию,

Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно…

Лбом запыленным коснусь коленей:

Так, припадая к порогу церковному,

Раненый воин, бредущий из плена,

Спешит к высокому и безусловному Слову;

Наполненные смирением,

Рвутся цветы из под снежной скатерти,

Или осенних лесов горение

Огненной лавой стекает к паперти.

Плечи твои… Не на них ли держится

Весь этот свод, изукрашенный фресками? —

Не Богоматерь, не Самодержица,

Не Баба степная с чертами резкими…

Не нахожу для тебя сравнения.

Сладко притронуться, как к святыне…

В каждой молитве — благодарение

Древне-возвышенной латыни!

Дай мне войти, позабыв уклончивость

Пришлых законов. Взгляни на шрамы.

Время любого бессилия кончилось.

Нужно держаться легко и прямо.

Храм мой — прими меня сирого, серого…

Не с плюсом, минусом — со знаком равенства.

Губ твоих горних коснуться с верою

И причаститься Святыми Таинствами

ПОЗДНИЕ ВСТРЕЧИ (2001)

* * *

Твой подарок — на руке

Ободок степного солнца.

Мир, сбегающий к реке,

Оборвался у оконца…

Нет, вагонное стекло,

В кандалах оконной рамы,

Равнодушно отсекло

Город, детство, сына, маму…

Мне не слышно ваших слез.

Только грустные улыбки

Говорят, что все всерьез —

От судьбы и до ошибки.

Все! Разрублены узлы…

У взбесившейся эпохи

Очертанья скулы злы

И напряжены при вдохе.

Выдохну… Толкну в плечо

Ослепленный рок событий.

На мгновенье отвлечет

Путь, расчерченный на нити,

На две узких полосы,

Где безвольно каплют звуки…

…Многоточием часы

Разбавляют век разлуки.

* * *

Девочка глядит из окошка —

За окошком едет рыцарь на кошке.

Или, может быть, на медведе…

Непонятно — куда он едет?

Может, хочет спеть серенаду

О любви с каштановым взглядом

И кудрями спелого лета?

Рыцари — такие поэты…

Если даже ловят дракона,

Говорят с ним о красе небосклона,

И загадывают гаду загадки,

И играют, простодушные, в прятки.

А потом они дерутся, недолго.

У драконов велико чувство долга.

И кончается весь бой — отпираньем

Душ, и дружбой, и взаимным братаньем.

…Смотрит девочка в окно на балконе, —

Едет рыцарь на крылатом драконе.

Тихо плачет позабытая кошка.

Все красиво…

только грустно…

немножко…

* * *

Я помню звук твоих шагов,

Как дети помнят сердца стук

Во чреве матери. Из снов

Слагался бледный мой испуг.

Мне снилось, будто ты ушла.

Я падал, я бежал, я звал,

Забыв про боль, не помня зла…

Какой бездушный карнавал —

Сломал, смешал и в порошок

Растер все то, что было мной…

Наверное, нехорошо

Вот так размахивать судьбой.

Но кажется, еще чуть-чуть,

И жилы лопнут от тоски.

Свинец прочертит сладкий путь

Через саднящие виски.

А там, сквозь пистолетный дым,

Судья всех бед и всех побед,

Слезу уронит серафим

На мой червленый эполет…

* * *

Верстаю страницу к странице мелеющих дней,

Чьи постные лица незримой бегут чередой.

Расстреляна птица и дым револьверный над ней

Не порохом пахнет, а срезанною резедой…

Не надо слияний дождей и промозглой тоски,

Призывов вождей, наставляющих «песенно жить!»

С семи этажей, сединой умиляя виски,

Шагнуть в облака и навек вместе с ними уплыть…

Позволить судьбе отрицать моногамность души.

Легко прорицать откровенья библейских цитат.

Укладывать спать под подушку стальные ножи,

Чтоб даже во сне не бояться вернуться назад…

Изломанный ритм веселит до икоты гортань.

Со смуглых ланит я губами снимаю упрек…

А небо знобит пьяных туч кучерявая рвань,

И падают звезды и, плача, сгорают у ног.

Останки, обломки, осколки былых анфилад…

И мертвые волки неслышно скулят о луне.