Пастух - [4]
Осенью 187… года объявили рекрутский набор, один из последних. Староста с помещиком решили, что давать будут среднего сына Рябинина, Трофима. Отвезли его в соседнее село, лоб забрили, в казенное переодели и в сборной избе заперли. Да он в рекруты идти не захотел — ночью окно в сборной избе выломал и обратно в Торбеево убег. Прибежал домой и у матери в подполе спрятался.
Ну, наутро пропажу обнаружили. Пришел в деревню урядник с тремя солдатами из города и прямиком к Рябининым в избу. Долго искать не пришлось — вытащили парня из подпола и повели по улице. А наши деревенские следом — кто смеется, а кто жалеет. Мать-старуха выбежала из избы, вся в слезах, и уряднику в ноги повалилась — отпусти, мол, Бога ради! Отец их уже пять лет как помер, старший сын пил горькую, а младшему и десяти лет не исполнилось. Так что у них, у Рябининых, средний сын был главная надежа.
Повалилась мать перед урядником в пыли, за яловые сапоги схватила и не пускает.
— Барин, не губи! — кричит. — Не забирай кровиночку, кормильца!
И руку уряднику целует.
Урядник ее отстраняет:
— Отойди, баба, не мешай!
А та только крепче за сапоги держится. Урядник разозлился — терпел-терпел, да наконец как пнет бабу, чтоб отстала! Так пнул, что у нее юшка носом пошла.
Народ вокруг, конечно, зашумел, заволновался, а все ж на урядника лезть боятся — вокруг него трое солдат, все с ружьями.
В ту пору Нил как раз шел, стадо по улице гнал. Увидел он, как урядник бабу ударил, как у нее кровь пошла, и рассвирепел. Стадо бросил, подошел и говорит:
— Что же вы, ваше благородие, разбойничаете? Зачем вдову обидели?
И взял урядника за грудки, да так, что аж над землей его приподнял.
Солдаты за Нила схватились, тянут в разные стороны, а он стоит не шелохнется, урядника держит и молча на него смотрит. Народ вокруг расступился, волнуется. Один солдат уже ружье с ремня снимает и курок взводит, а Нил все молчит.
Глядел-глядел на урядника — а потом бросил на землю и обратно пошел, к стаду. Урядник упал на дорогу ничком и вдруг затрясся весь, заплакал, как дитя. Солдаты его подняли и под руки повели, в избу к старосте.
Что уж там урядник углядел у Нила в глазах — не знаю. Только Рябинина-сына в солдаты брать не стали и бумагу ему дали с освобождением от службы. А после того года рекрутских наборов уже не делали.
4. Страсть
Знаете, как говорят: не делай добра, не получишь зла. Вот с Нилом так и приключилось. Пошли после того случая с Трофимом пересуды. Все же видели, что с урядником сделалось. Решили, не обошлось здесь без колдовства. Вспомнили, что Агафья Нила в лесу родила, что знахарка роды принимала. Даже про козу вспомнили, которую его отец за ребенка отдал. Вот посудите — ничего худого Нил не делал, отродясь дурного слова никто от него не слышал. Все ж стали его в деревне побаиваться, «козячьим сыном» и «лешаком» за спиной звать.
И вправду было в нем что-то странное. Лицо у Нила, как он подрос и из отрока в юношу превратился, стало красивое, правильных черт. Только красота эта была грозная. Точь-в-точь как у архангела на иконе, что из горящей церкви, во время последнего пожара вынесли. Икона та сохранилась, пламя ее только слегка опалило, и поп сказал в новую церковь поставить. Но люди к ней молиться больше не ходят — страшен стал лик у архангела, и крылья его, бывшие раньше золотыми, теперь почернели.
Вот и Нил такой: как взглянет — хочется или самому спрятаться, или на его лицо ветошку набросить. И говорить умел по-особенному. Сам разговора не начинал, слушал внимательно, отвечал коротко, но так веско и складно, будто по книге читал. Голос у него низкий, густой, и такой особенный, что кто хоть раз этот голос слышал — потом всю жизнь помнил.
Только с кем Нилу, скажите, было разговаривать? Целыми днями он стадо на пару с Осипом пас, а тот немой с детства, и умом увечный, с ним не поговоришь. Поэтому Нил целыми днями молчал, на облака смотрел и думал.
А еще выстругал он себе для развлечения свирель-дудочку и научился на ней играть. Идут, бывало, девушки и молодые бабы утром в лес за ягодами, и слышат с опушки звук дудочки — знать, стадо где-то рядом. Возвращаются вечером с полными туесами и обгоняют стадо на дороге. Позади, в дорожной пыли, юродивый Осип плетется, улыбается во весь беззубый рот и хлыстом щелкает. А впереди стада Нил вышагивает и на дудочке играет, ни на кого не смотрит. Обгонят их девушки — и бегом в ближайшую избу, ягоды перебирать, пока не стемнело.
И нет-нет да обернется какая-нибудь из девушек назад, глянет тайком на молодого пастуха. Замрет, защемит у нее сердце, ведь нет для девицы большей приманки, чем загадочность и недоступность. А и того, и другого у Нила было в достатке.
Рано или поздно связался бы Нил с одной из наших девушек, завел бы с ней семью, пошли бы дети. Тогда, может, и сказки не получилось бы. Но вышло по-другому, другая судьба была Нилу на роду написана.
Парни из Торбеева часто ходили в соседнее село, Высоцкое. Летом все больше на Реку купаться, на песчаные косы среди прохладной речной воды. А осенью или зимой — рыбу подо льдом удить, или на вечерние посиделки в горницах.
