Пасторша - [29]

Я спускалась к центру города, на дороге лежал мокрый снег, но до конца он не таял, не было настоящего тепла. Как здорово, если бы время летело быстро, как в фильме, чтобы сразу наступила весна и на моих глазах распустилась листва. Чтобы повсюду были слышны бодрые и радостные голоса, чтобы люди двигались, энергично, бодро вскакивали, если споткнутся и упадут.

Я спустилась к торговому центру, услышала крик чаек, видимо, у причала стояло рыбацкое судно, прошла мимо кондитерской. За столиками у окон сидели люди и курили. Я видела белые кофейные чашки, надпись желтыми витиеватыми буквами на окне. Вошла, остановилась у большого прилавка и посмотрела на булочки с марципаном, шоколадные пирожные, покрытые разноцветными крошками, школьные булочки, рождественские пирожные, пшеничные булки.

— А вам что? — спросила девушка за прилавком.

Она выглядела приветливо — с блеклыми кудряшками, в очках в коричневой оправе и красном фартуке. Я взглянула на булочки и пирожные на прилавке. Я вовсе не собиралась ничего покупать, вошла сюда машинально.

Девушка улыбнулась кому-то за моей спиной, кто сидел за одним из столиков.

— Пожалуйста, кусочек торта и чашечку кофе, — произнесла я.

Она кивнула, взяла небольшое блюдечко, достала лопаточкой маленький темный четырехугольник с миндальной начинкой, с желтым кремом посередине и тонким слоем шоколада наверху. Она отнесла блюдце к кассе, я заплатила, налила себе чашку кофе и села за один из столиков.

За соседним столом сидели две пожилые дамы из моей общины, и я кивнула им. Клиентов было немного, девушка вышла из-за прилавка, прошла и села за столик у окна, где сидело двое мужчин. Мимо проехала машина.

Я отломила вилкой кусочек торта. Было видно, как продавщица подняла пачку сигарет со стола, потрясла ее и спросила, можно ли взять. Один из сидевших кивнул, она вытащила сигарету, взяла со стола зажигалку, закурила, глубоко затянулась и выдохнула.

Сквозь сигаретный дым я увидела, что по улице идет Майя. Она шла вниз, к центру города, в шерстяной куртке и синих брюках от униформы. Она выглядела как-то странно, не смотрела ни вперед, ни по сторонам, шла, уставившись в землю.

Часы над прилавком показывали половину десятого. Наверное, она сегодня начинает позднее и работает до вечера. Наверное, устала после вчерашнего.

Надо было позвать ее к себе завтракать или, по крайней мере, еще раз заглянуть к ней. Ведь я не слышала, как она ушла, но я и не прислушивалась, вообще забыла о ней.

Мне захотелось выбежать и позвать ее, угостить пирожным и какао. Погладить по голове. Увидеть, как она улыбается, радуется, как сияют ее глаза. Согреть ее руки. Я взяла кофейную чашку и сделала глоток. И вдруг услышала разговор за столиком позади.

— Она же спит со своими братьями.

— Мало ли кто что говорит.

— Правда, правда, она даже аборт делала, и виноват был один из них. Все это знают.

— А я не знаю.

— Да ты даже заголовки в газетах не читаешь.

— Что верно, то верно.

Они рассмеялись.

Я поднялась, надела куртку и обернулась. Разговаривали две молодые девчонки, им, наверное, и двадцати-то лет не было, одна держала на руках ребеночка, совсем младенца, и качала его, раскачиваясь из стороны в сторону. Ребенок спал.

Когда я подошла к церкви, подул сильный ветер. Я отперла дверь и вошла. Погода так быстро менялась. Час назад казалось, что пришла весна, а сейчас дует почти январский ветер, и конца ему нет.

Все подшучивали надо мной по этому поводу, когда я приехала. Так, мол, бывает со всеми, кто приезжает с юга, они от долгой зимы с ума сходят. Вот увидишь, ты сама скажешь однажды: «Да когда же, наконец, весна?» И тут вдруг раз — и весна. Здесь, мол, все так. Все меняется в одночасье.

Я еще не произнесла этой фразы, но перед глазами все время был снег, казалось, что он выпал в день моего приезда и лежит с тех пор. Хотя я приехала в апреле и тогдашние пятна снега были с прошлой зимы. Видимо, здешний год — это снежный ком, а в нем маленькое отверстие, для лета. Но проходит неделя за неделей, теплей не становится, и отверстие все уменьшается. Может, в этом году лета совсем не будет и снежный круг замкнется.

Лив, сейчас только конец марта, сказала я себе и стряхнула снег с сапог, повесила куртку на крючок. Было еще рано. У меня сегодня свободный день, но должны прийти родители девушки — надо поговорить с ними о похоронах, ведь завтра я уезжаю на семинар.

Я стою в дверях кабинета и смотрю на каменную фигурку — голову тюленя.

А ведь я тоже могла бы родить ребенка, я представила себе геолога с младенцем на руках, а через пару лет еще с одним. И наконец-то я попала бы в зависимость. Кто-то постоянно нуждался бы во мне. Какое облегчение!

Да, да, я могла бы иметь ребенка, я могла бы дать ему то же, что и себе, — хлеб насущный и все остальное, мы могли бы разговаривать о простых повседневных вещах. Жить обычной жизнью и делать то, что требуется. Разве не так все живут — следуя привычке, делая бутерброды и мечтая о мире и спокойствии? Не шуметь и не ссориться, а вечером посмотреть фильм по телевизору. Налепить пластырь, почитать ребенку перед сном книгу, сидя на кровати, потушить свет, погладить его по голове и пожелать: «Спокойной ночи». Разве не так живут Нанна, Майя и Лиллен, да и я тоже?