Пастораль с лебедем - [57]

— Мы еще посмотрим, какой суд это скажет! — уверенно отпарировал Воскресенье. — Даже Верховный не осмелится! Один только Дарий, царь персов, мог объяснить, да пожелал нам очень долго жить.

Траян Николаевич посмотрел в упор на председателя сельпо, и тот взял слово.

— Дело вот в чем, Траян Николаевич. Когда составлялся договор, у сельпо было три лошади, то есть, прошу прощения, одна кобылица и два мерина. Признаться, мы уже подумывали от их услуг отказаться — списать. Решали, гадали, как быть. Тут как раз получили единицу по заготовке утильсырья. Оформили договор, бухгалтер и говорит Василию Ивановичу: иди, выбирай на свой вкус. А Василий: «Что выбирать, товарищ бухгалтер? Они уж, считай, утиль. Какой худший, того и возьму, как в сказке». Худшими были мерины. А он не сдержал слова — взял кобылу один… Дальше пусть Василий рассказывает.

Траян Николаевич, как третейский судья:

— Василий Иванович, это правда? Так оно и было?

— Лучшая… Житье которой обошлось мне в 3000 долларов.

Первым подал голос участковый:

— Где ты находишься, товарищ Воскресенье Василий Иванович?

— Странный вопрос, Павел Степанович. С вами вместе, на одной земле и под одними небесами. В нашем славном Ааму, которое находится в пределах великой Страны Советов, на самой границе с Западом.

— Тогда при чем тут доллары? — спросил Траян Николаевич.

Вздохнул Василий и произнес патетически:

— Траян Николаевич! — и снова вздохнул. — Рупь — это золото, которое обеспечивается банком. В вашем присутствии, здесь в сельсовете, мне стыдно произносить, что этот золотой рупь я пачками тратил на приобретение несчастных пучков сена для лучшей из лучших сельповской лошади. Ведь они-то, наш уважаемый председатель и бухгалтер, не обеспечивали кормами Лилию! Вот я и произнес: три тысяч проклятых долларов. Потому что за четыре года, по триста шестьдесят пять дней, плюс один високосный… набегает 1401 день! Дочь моя — мой просветитель и мой бухгалтер… Она и про Дария-царя доложила да и высчитала содержание Лилии. Как вам известно, лошадь не постится. Три раза, ну хотя бы три раза в сутки что-то в ясли или в торбу надо подсыпать? А если Лилия желает стать лучшей из лучших, именно в положении, прибавления ждет? А с кормом для скота всегда бывают перебои, — кому знать, как не вам? Так вот. Лилии подбрасывал, бывало, кроме сена, и по шестнадцатицентовой буханке хлеба. Если вам не трудно, а истинному суду ничего не должно быть трудно, — считайте. Думаю, мне вы не откажете в умении считать и в прилежании добиваться своего иска, потому что все это я выкладывал из своего скромного бюджета, имея на руках, как вам известно, семнадцать ртов. Вот они! — балансы — бумаги.

Василий вытащил из бесчисленных внутренних карманов кипу подшитых квитанций, заявлений и актов купли-продажи. Словом, целая карманная бухгалтерия, упорядоченная, с подписями крестьян, у которых покупал сено и солому, расписки, что из буфетов покупал по десять — пятнадцать буханок хлеба, со ссылками — «для нужд потребкооперации», «для представления в бухгалтерию». Может, он кормил ораву своих малолетних «ромэнят», а может, свиней, коз или недавно купленную корову, — поди разберись теперь. Главное, бухгалтерский учет в полном ажуре. Василий помахал бумажками в воздухе:

— Здесь целая капказкая лошадь! А знаете, сколько стоит капказкая лошадь? Две «Волги»! Вот во что обошелся мне буланый, которого хотят отнять и отдать другим, и я знаю кому! И все под видом своих балансов! — И к тому же председателю сельпо: — Именно этой пластической операции… вам не удастся, Петр Иванович!

Последний поглаживал свой нос ладонью — как на грех он краснел, будто из чужой кожи.

Траян Николаевич, решив разрубить этот гордиев узел из колкостей, вдруг решительно сказал:

— Дай-ка сюда твои бумаги. Подсчитаем, обсудим, взвесим.

— И сожжете! А потом попробуй докажи, — мгновенно засунул в карман свои квитанции Василий. — Знаю я потребкооперацию, чуть что — списать. Это ведь муки мои, не только затраты финансов. Сколько я ходил за ним, чистил, мыл, выгуливал… А вы хотите пустить в огонь четыре года моей жизни?! Я, старьевщик, член кооператива, старался что было сил, душой болел за наших пайщиков, за их будущее процветание. Тому свидетельница — живая лошадь. Минуточку, минуточку, кажется… Слышите, как бьет копытом? Проголодался мой буланый. — И бросился в дверь, крича на ходу: — Спешу, спешу к тебе, буланый ты мой!

Остались в кабинете трое с поднятыми от удивления плечами. Первым опомнился Траян Николаевич.

— Скажем спасибо, что у нас в селе только один такой…

Милиционер добавил:

— Ну, попадется как-нибудь пьяным, получит он у меня доллары. Пятнадцать суток будет доллары считать!

Председатель сельпо почесал затылок:

— Интересно, кто его надоумил? Смотри-ка, и годовые выкладки, и квартальные… Он же неграмотный. А лошадь-то какая, Траян Николаевич! Прямо сердце болит. По цыгану и лошадь, слышите, как ржет? Обрадовалась…

Посовещавшись, пришли к единому мнению: хоть заготовитель и неграмотный, но в уме и оборотливости ему не откажешь.

— С делом справляется? — спросил Траян Николаевич у сокрушенного председателя сельпо.