Пассажиры первого класса на тонущем корабле - [170]

Но самый примечательный момент заключается в том, что Министерству юстиции при Обаме удалось обвинить в ипотечном мошенничестве лишь одного трейдера банка Credit Suisse. Больше за эту гигантскую финансовую махинацию за решётку не отправился никто. Для сравнения, в 1980-х годах за мошенничества с вкладами и кредитами к тюремному заключению были приговорены больше тысячи человек. Правда, при Обаме правительство собрало с банков 190 млрд долларов штрафов и компенсаций, однако эти деньги поступили от акционеров банков, а не от их топ-менеджеров, которые занимались самообогащением. Эрик Холдер, первый генеральный прокурор при Обаме, объявил, что «на сей раз отсутствие обвинительных приговоров или хотя бы уголовного преследования не было следствием недостатка усилий. "Ради такого рода дел люди и идут работать в Министерство юстиции, — сказал он. — Невозможность ими заниматься, по меньшей мере до настоящего момента, не была следствием отсутствия усилий"».

Вне зависимости от того, был ли прав Холдер, говоря о сложности открытия дел против отдельных лиц, выдвижению уголовных обвинений против банков как организаций он противостоял по принципиальным соображениям. Еще в 1999 году, будучи заместителем генерального прокурора в администрации Клинтона, Холдер представил меморандум, «где предупреждал об опасностях уголовного преследования крупных банков, представив некую разновидность аргументов в духе "слишком крупный, чтобы рухнуть", ставших столь привычными с тех пор. В меморандуме Холдера утверждалось, что при принятии решений об уголовном преследовании крупных финансовых институтов следует принимать в расчёт "связанные побочные последствия", включая дестабилизацию корпораций или их крах».

Данная политика препятствовала обвинениям в адрес банков.[992]

Все эти факторы — очевидные экстренные меры помощи для банкиров и малозаметные стимулы для обычных американцев, отсутствие послаблений для владельцев жилья, которым продавали мошеннические ипотечные кредиты, и полная неуязвимость для финансистов, занимавшихся махинациями, — способствовали тому, что избиратели постоянно наказывали демократов. В 2010 году демократы уступили республиканцам Палату представителей и большинство правительств штатов. В 2014 году республиканцы получили большинство в Сенате, а в 2016 году и президентское кресло.

Была ли реалистичной альтернатива: бросить вызов банкам? Хотя Обама не предпринимал каких-либо мер, чтобы извлечь политическое преимущество из кризиса и явных преступных действий финансистов, эта возможность была лишь теоретической. В отличие от Франклина Рузвельта, который стал президентом более чем через три года после начала Великой депрессии, Великая рецессия лишь начиналась, когда Обама стал президентом. Его первоочередной задачей, которая должна была гарантировать политическое выживание и ему лично, и его партии, было как можно быстрее ограничить спад и развернуть его вспять. Обама мог утверждать, что принятие более радикального курса было бы слишком рискованным, и действительно об этом говорил.[993] А его критикам слева так и не удалось осознать, что утверждаемое Обамой представляет собой неизменные политические реалии — наиболее примечательным моментом в данном случае была сложность в убеждении консервативных демократов в Конгрессе голосовать за пакет стимулов, за закон о доступном здравоохранении и закон Додда-Фрэнка, несмотря на ограниченный характер их положений.[994] Показательно, что Обама, приводя убедительные доводы в пользу своих решений, полностью сосредоточился на Конгрессе и никогда не обсуждал то, что он делал (а точнее, не делал) для мобилизации общественного мнения в поддержку своих предложений. Доказать, что иной курс был бы реалистичен, если бы Обама попытался сохранить, а то и повысить тот уровень мобилизации, который поддержал его избрание в 2008 году, невозможно.

Как только Обама в силу некоего сочетания необходимости и добровольного выбора решил поддержать банки, а не противостоять им, имеющееся у американских элит могущество, их связи с капиталистами в остальном мире и структура международных институтов, которую возглавляли, но не контролировали Соединённые Штаты, в совокупности сформировали реакцию на кризис и его последствия. Крупнейшие банки США получили стимулы для использования программы TARP и средств ФРС, чтобы скупать более мелкие банки, точно так же, как администрация Обамы после принятия закона о доступном здравоохранении поощряла слияния больниц и врачебных практик. Крупнейшие банки, признанные системно значимыми, обоснованно рассматривались инвесторами как «слишком крупные, чтобы рухнуть», и отбирали вклады и инвестиции у своих более мелких конкурентов, которые считались подверженными сбоям. Ещё до кризиса крупнейшие банки становились ещё больше в абсолютных и относительных показателях.

«К середине 2000-х годов совокупные активы шести крупнейших банков США составляли примерно 55% американского ВВП, тогда как в 1995 году этот эквивалент был менее 20%… В 2009 году, согласно одному из подсчетов, субсидии для банков из категории "слишком большие, чтобы рухнуть", были эквивалентны примерно половине совокупных прибылей 18 крупнейших банков США».