Пасодобль — танец парный - [2]

Мы сидели с Червяковым в моем дворе на лавочке и пили шампанское. Был снег, вечер и холодно.

— Давай это самое… — предложил Червяков. — Того.

— Не-а, — не согласилась я. — У тебя фамилия Червяков.

— Ну и что? — огрызнулся он. — Я же не замуж предлагаю.

— Тем паче. — Я допила из горлышка остатки шампанского. — Может, я хочу быть Червяковой? А уже после — «того». В смысле «это самое» давать.

На Червякове был шарф, завязанный странным узлом. Наверное, так завязывают «педерастические узлы». Гетеросексуальный Червяков с педерастическим узлом предлагал «это самое». Чересчур эклектично. На мой взгляд.

Эклектичный Червяков явился врачевать к нам в отделение, где я проходила интернатуру, и женщины сразу подтянулись. Если раньше в женскую палату нельзя было зайти без того, чтобы не сморщиться от запаха ядреного пота, то теперь женские палаты встречали врачей укладками и крепким запахом парфюма Червяков был единственным мужчиной в женском коллективе. Я имею в виду наше отделение.

— Так что? — на всякий случай поинтересовался Червяков.

— Ничто, — удовлетворила его любопытство я. — Я мстительная, Червяков. Помнишь, как ты мне пакеты из «Рамстора» не помог нести? А они были тяжелые.

— И что? — не унимался вязкий Червяков.

— Я надорвалась. — Я вручила ему пустую бутылку из-под шампанского. — Стеклотара. Не надорвись по дороге домой.

Я ушла, похрустывая льдом, Червяков остался с пустой стеклотарой на лавочке в моем дворе. Отдыхать перед дорогой домой.

Пакеты из «Рамстора», конечно же, мелочь. Но такие мелочи подсознательно переводят мужчин в разряд «средний пол». С подсознанием не поспоришь. Жаль, что мужчины об этом не догадываются. А женщинам лень объяснять неочевидные истины. К тому же у Червякова коричневые зубы. Не представляю женщину, которая согласится с ним на французский поцелуй. Брр! Вкратце, «чао, бамбино, сорри».

Кстати, у эклектичного Червякова бритые подмышки. Он переодевается в ординаторской, и все могут ими полюбоваться. У нас нет ординаторских М и Ж. У нас есть эклектичный Червяков и его подмышки.

Сейчас в моде безволосое мужское тело. Мода не рождается из никого. У нее есть родитель, зовется кутюрье. Такую моду выдумали одинокие, позднородящие, страдающие скрытой педофилией женщины мегаполисов. Настоящего ребенка они заменяют убогим эрзацем. Теперь эта мода стала прет-а-порте и укоренилась не только в женщинах, но и в их безвинных жертвах. Если я вижу у мужчины бритые подмышки, я не думаю о моде, я думаю, что он стриптизер или гей. Я тоже не люблю мужчин, покрытых густыми волосами с головы до ног. Но я их прощаю. Много хуже бритые подмышки и эпиляция шерстки. Подобное могут себе позволить только тупые тупицы. Есть «тупой, еще тупее», но это лучше, потому что речь идет о двоих. Тупой тупица — два в одном флаконе.

Где скрываются небритые и волосатые мачо, метросексуалки? В кино. Вот где!

Каждый удаленный, сбритый на теле мужчины волос резко снижает уровень тестостерона и превращает такого мужчину в бесполезную в обиходе вещь. Отсутствие вторичных половых признаков, включая растительность на теле, лишает мужчин половой идентичности. Они понимают это на уровне подсознания. С одной стороны, атавизм в виде их инстинкта продолжения вида, с другой — безумные метросексуалки-трудоголики с педофилией. Расщепленность подсознания невыносима для утлых мужских плеч и порождает среди них асексуалов, гомосексуалов, бисексуалов, маньяков, инфантилов и прочее и прочее.

И я в жизни не видела ни одного педерастического узла. Даже не представляю, как они должны выглядеть. Я знаю только одно. Как женщина, я не приветствую гомосексуализм. Мужчин и так мало. Нечего сокращать генофонд. Но я знаю гомосексуалов, которые будут получше Червякова. Как человеки.

* * *

Люська делила себя между мной и ее слоном. Тело слона щедро разбегалось в высоту, длину и ширину. Люськиного слона звали Радик. Но не какой-то там Радик, а Радислав по паспорту! Если вкратце, то стати Радика вытекали из его тела ради мирской славы.

Из любопытства я как-то спросила Люську, как она выдерживает такую тушу? Люськино лицо приобрело отсутствующее выражение. С него сразу исчезли все мысли и сосредоточились где-то внутри ее головы. Люськино лицо думало обезличенно.

— Ю хэвнт андерстуд ит йет, — подсказала я.

— Мы русиш не понимайт, — огорошила она.

— Йа? — удивилась я.

Оказывается, Люська была «они». Как император всея Руси. Вывод напрашивался сам собой. Кесарю — кесарево. Не в медицинском смысле.

Мы с Радиславом не переносим друг друга, как кошка с собакой. Так повелось издревле. Само собой. Точнее, так повелось с репродукции «Женщина в шляпе» Пикассо.

— Ты похожа на нее, — Радислав ткнул пальцем в груду металлолома из дюралюминия.

— Во мне полно жизни и огня, — холодно парировала я.

— В домне тоже полно огня! — закатываясь от смеха, заржал он. — Но жить в ней никто не хочет!

— Слушай, жировоск! — переждав слоновий гогот, любезно ответила я. — Твой мозг умер, так и не родившись. Тише булькай своим желе, это будет менее очевидно.

Я была спокойна, но внутри меня бушевала ярость. Меня впервые унизили так, как никто еще не унижал. Какой-то грубый, безмозглый мужлан пытался аргументировать мою полную несостоятельность и ненужность. Доходчиво! На примере! В этот момент я поняла, что ненавижу не только Радислава, но и Пикассо. Ненавижу смертной ненавистью. Обоих! Какого черта я притащила альбом с репродукциями Пикассо к Люське? Какого черта мне нравился Пикассо? Этот кубовый нонконформист?! Спасибо моей маме-искусствоведу! Дети в детстве читают сказки и рассматривают азбуку в картинках, я читала сказки Апулея и рассматривала альбомы с репродукциями картин великих художников. Без мамы. Ну что ж. Богу — богово, кесарю — кесарево. Я не знаю живопись как искусствовед, но общее представление имею. Всем ясно?