«Пасхальные колокола» и другие рассказы - [28]

Итак солнце уже собиралось зайти, когда мне в голову пришла твердая мысль проникнуть в «пустой сарай». Как раз в это время Влас вышел из него и, плотно притворив дверь, направился к конюшне. Я подбежал к нему.

– Влас, что ты там делаешь в пустом сарае? – спросил я.

Влас посмотрел на меня сверху вниз, и его густые брови шевельнулись.

– Что там делать? – проворчал он: – там нечего делать…

– А ты туда весь день ходишь.

– Туда нечего ходить! – сказал Влас и, очевидно избегая дальнейших расспросов, пошел в конюшню.

Но я тоже хорошо знал дорогу к конюшне и направился за ним. Здесь был полумрак, потому что конюшня освещалась только из двери, куда, падало недостаточно света. Влас в это время стоял около серого мерина и разглаживал ему гриву. Он очень хорошо видел, что я стою на пороге, но, скользнув по мне взглядом, тотчас сделал вид, что не замечает меня. Между тем я уже в это время придумал свою хитрость.

– Завтра Пасха, Влас! – сказал я.

– Ну, да, Пасха… А то что ж?

– А Ивашка придет? – самым невинным образом спросил я.

– Ивашка? Что ему тут делать?

И Влас прикинулся, что ему в сущности все равно, придет Ивашка или нет.

– Пусть он придет! – сказал я.

– Чего он тут надоедать будет?

– Нет, пусть придет… Я попрошу отца, чтоб позволил.

– Попросите? – спросил Влас и на этот раз взглянул на меня более продолжительным взглядом.

– Я непременно попрошу… Я сегодня вечером попрошу… Я скажу, что мне хочется поиграть с Ивашкой… Ивашка славный мальчик! – прибавил я, желая окончательно завладеть сердцем Власа.

– Ивашка хороший! – сказал Влас, и я заметил, что толстые губы Власа слегка улыбнулись и в глазах его появилась какая-то мягкость,

С этого момента я мог уже считать, что дело мое выиграно; сердце Власа было открыто, надо было только пользоваться случаем. Я так и сделал.

– Влас, а что это там, в пустом сарае? – спросил я.

– А там… Да на что вам?

– Мне хочется знать…

– Вот, какие вы, приставальщики!..

– Я никому не скажу, Влас…

– Да там… да что ж там… Там ничего и нет… – попробовал еще раз Влас отделаться от меня. – Пустой сарай, известно, и есть пустой…

– Нет, там что-то есть… Ты туда носил что то черное и смолой пахло…

– Смолой! Смола и пахнет смолой…

– Там смола?

– Ах, ты, Господи! Да бочки там! Ничего, кроме бочек, и нет…

– Бочки? – с величайшим любопытством спросил я.

– Бочки!.. Смоляные бочки, которые ночью будут гореть около церкви.

– Гореть? Зачем?

– А вы разве никогда не бывали в церкви в пасхальную ночь?

– Нет, никогда не был…

Я действительно никогда еще не присутствовал при этом служении. Как-то всегда случалось, что я в течение целого дня, в субботу, собирался непременно быть там с матерью и отцом, но вечером нечаянно безнадежно засыпал, и меня переносили в постель и не трогали до утра. Но я не знал, что в торжестве принимают участие бочки.

– Как же они горят? – любопытствовал я.

– Да так и горят… Ярко горят… За двадцать верст видно, как они горят.

– А зачем они в пустом сарае?

– Так… Чтоб никто не видел… Потому секрет… Ваш папаша каждый год смолит бочки. Я и в прошлом году смолил их.

– Покажи мне их, Влас, – умоляющим голосом сказал я. Влас покачал годовой, но, видимо отказать мне не мог.

– Ну, идите уже… Я вам покажу.

И я пошел за ним в пустой сарай. Он притворил за собою дверь, и мы очутились в полнейшей темноте. Мне даже стало жутко.

Но Влас черкнул спичку и зажег свечу в фонарике. Тогда при тусклом свете фонаря я увидел целых четыре бочки. Это были самые обыкновенным бочки, каких я видел множество в своей жизни, которые почему-то – я и до сих пор не знаю почему – называются «сахарными бочками»; но они были совершенно черны и сильно блестели. Густой запах смолы наполнял сарай. На дне бочек, кроме того, был налит слой смолы, уже застывший, в целую четверть толщиной.

– Так это и есть смоляные бочки?

– Они самые. Как стемнеет, их повезут к церкви. Там их я поставлю за оградой, над самой речкой, и когда в церкви батюшка скажет «Христос Воскресе», певчие запоют громко «Христос Воскресе», я их тогда зажгу. Вот видите, здесь сверху пакля осталась, эту паклю я и зажгу, и бочки начнут гореть, а люди будут глядеть на огонь и радоваться!

– Влас, возьми меня с собой!

– Куда?

– А туда, где будут гореть бочки.

Влас усмехнулся и покачал головой.

– Вас не пустят. Где ж таки! Да вы и в церковь не попадаете: вы спать будете.

– Я? Ни за что. Я непременно буду в церкви и… и там буду, где бочки горят.

– Нет, не пустят вас… Как можно, чтоб вас пустили?.. А вы про Ивашку-то не забудьте папаше сказать? – напомнил мне Влас, когда я уходил из сарая.

Таково было мнение Власа, но я был совершенно другого мнения.

Впрочем, нет; собственно говоря, я был такого же точно мнения, – я тоже очень хорошо знал, что меня не пустят туда, где будут гореть бочки. Ведь это за церковной оградой, над самой речкой… Мать скажет, что я непременно зазеваюсь и упаду в воду.

Ей всегда кажется, что со мной должно случиться что-нибудь трагическое.

И, тем не менее, я был уверен, что буду присутствовать в том месте, где будут гореть бочки. Каким образом это должно было случиться, это была моя глубочайшая тайна,