Парящие над океаном - [54]

Зельцер ответил после просмотра устремленным на него взглядам:

— Не ожидал. Совсем-совсем неплохо. Но ты учился не у меня, Гриша? — Потом было сказано решающее: — Мальчик сможет танцевать, если научится музыкальной грамоте. Ее явно не хватает.

Мадам Зельцер проницательно добавила:

— Ты смотришь фильм "Беззаботный"? И как тебе нравится эта Джинджер?

После памятного вечера бабушка Молка пригласила в дом знакомого музыканта. Он объяснил Грише, что такое "триольки", "половинки", "четвертушки", "четыре четверти" — что для степа, отбиваемого каблуками, было очень важно.

Но мудрая бабушка Молка все равно говорила:

— Ноги есть ноги, а руки есть руки. Кто знает, что может случиться с ногами? Посмотри, как я уже хромаю. Это я к тому, чтобы ты, Гриша, не забывал о заведении. Там работают руками. И немного головой.

И скоро состоялся Гришин дебют — в ресторане, между столиками. Новоявленный степист услышал здесь первые в свой адрес аплодисменты. За дебютом последовало приглашение в концертную бригаду. И — поездки в Чехословакию и Венгрию.

В неразберихе 1940 года, когда Кишинев перешел во власть Советов и когда уже началась, с Польши, вторая мировая война, Гриша пришел в бабушкину парикмахерскую — Европе было не до танцев.

— Ты только учти, — сказал ему дядя Саша, — если ты степист — значит не парикмахер. Но если ты парикмахер — ты уже не степист.

— А если не степист и не парикмахер? — попробовал по привычке выйти на шутку Гриша.

— Тогда ты солдат, — мрачно закончил дядя Саша.

В 1941 году, после первой бомбежки немцами Кишинева, многие его жители стали покидать город. Уходили и уезжали под непрерывными налетами немцев, которые бомбили поезда. Поезд, где ехали Бронфманы, попал под взрывы, люди убегали от них в разные стороны — а после так и не могли отыскать друг друга.

Через полтора месяца скитаний после бомбежки Гриша оказался в Челябинске. Ему там исполнилось 18 и он как гражданин СССР был мобилизован в армию. В военкомате глянули на тощего недомерка, еврея из вчера еще румынского Кишинева и, недолго посовещавшись, определили его в трудармию. Другими словами — в промышленность, ковать победу. Так Гриша попал на металлургический завод, выпускавший все виды листовой стали.

На заводе, тоже с прищуром посмотрев на тонкорукого трудармейца, назначили его учеником сварщика.

Огромный цех, куда его привели, ошеломил кишиневца. Дым, грохот и лязг металла, пламя, вспышки электросварки, плывущие над головой тяжелые кипы стальных листов, крики людей…

ДЖОРДЖ БРАУН

…А случилось это так. Гриша быстро сносил ботинки, что были на нем еще с Кишинева, и ему выдали тяжелые рабочие башмаки, на чьи каблуки были набиты ради долгой носки подковки. Был обеденный перерыв, люди уже возвращались из столовки. Ученик сварщика — ватник, штаны из брезента, треух — сидел на кипе металлических листов. Из "тарелки" над его головой разносилась по цеху музыка. Вот она сменилась, означая конец перерыва, быстрой танцевальной…Что на него тогда нашло — он не знает. На такое способен либо пьяный… либо просто одуревший от отчаяния человек. Гриша вдруг встал, качнулся, запрыгнул на кипу, ударил раз и другой каблуком по металлу, чтобы проверить цоки — и начал выколачивать тот лихой степ, какой он "стучал" в начале 40-го, кажется, в Венгрии! Вот ведь, люди, наверно, кричалось ему, да не выкрикивалось, зато вытанцовывалось, вот для чего я был рожден, вот для чего! Вот что я умею делать лучше всего!..

Рабочие стали собираться вокруг танцующего сварщика. Кто не видел, того подзывали: ты только глянь!

Гриша бил каблуками в сталь самозабвенно, закрыв глаза, видя, перед собой не цех Челябинского металлургического завода января 41-го, а может быть, зеленые улицы Кишинева, или сановитый Будапешт, его башни на крышах, его мосты над рекой, его театры, людей довоенных еще лет, на чьих лицах легко расцветала улыбка…

Он закончил танец, когда музыка над головой уже смолкла, закончил дробью каблуков, боясь, что собьется в тяжелых и больших для него ботинках.

Хлипкого ученика сварщика до этого дня не замечал никто, — сейчас к нему подходили и дивились:

— Ты, это, откуда такой?

— Умеешь!

— Смотреть не на что, а прямо как бес скачет!

— Артист!

— Во дают у нас сварщики!

Так Гриша попал сперва в заводскую самодеятельность, а немного погодя и в эстрадную группу Челябинской филармонии, которая разъезжала по всему Уралу. Он выходил на сцену под конец концерта, у него был сольный номер. На афише Грише Бронфману отводилась целая строчка: "Сегодня и всегда — мастер художественного танца Джордж Браун!"

Номера он придумывал сам. Один из них назывался "Футболист Парамонов". Чтобы сделать его, Гриша ходил на матчи, где играл любимец челябинцев Митя Парамонов, подсматривал все ухватки спортсмена, все его особые движения — и выносил потом на сцену, куда выходил в футбольной форме. Танцор, "стуча" степ, и "бежал по полю" и давал пас, и получал мяч, и его сбивали с ног… наконец он получал пас издалека и забивал в броске на спину гол — на табло над сценой цифра 1 менялась на 2, а Гриша тем временем выбивал бешеную дробь подкованными каблуками. Надо ли говорить, что зрители (а по воскресениям болельщики) ревели от восторга!