Парусам нужен ветер - [10]
Я и суп-то не успел съесть, как бабушка Дарья подошла и сказала:
— Дед, ты чего за Вовой не доглядаешь? Насыпь ему картохи да яешню положь.
Тут дедушка положил мне белых горячих картошин. И яичницу с жареной колбасой. Я ел, отдувался, а дедушка всё спрашивал:
— Вов, может, ещё чего?.. Может, капустки?..
За столом разговаривали про дядю Рената, про его жизнь и про его работу. Моего папу тоже спрашивали, а он отвечал про себя, про меня и про маму. А дядя Ренат и папа расспрашивали про деревню и про то, как здесь живётся людям.
Оказывается, здесь больше нет «дэтэшек», а одни «Беларуси». «Дэтэшки» — это гусеничные трактора. «Беларуси» — тоже трактора, только колёсные. На них хорошо и пахать, и сеять, и возить грузы. Лучше, чем на «дэтэшках».
Становилось всё шумнее и шумнее.
— Вовк, ты там не спишь?! — со смехом спросил меня очень загорелый дядя.
Он приехал на самосвале. У самых окон остановился. На полном ходу. Выскочил из машины и бросился в дом. Дядя Ренат как увидел в окне самосвал, развёл руки и пошёл к дверям. Двери открылись, и тут они встретились. И так обнялись, что только кости затрещали.
— Дружки они были. Мальцами, как ты, — сказал мне дедушка Матвей. — Ох, озоровали… Бывало, я их крапивой… Обоих…
— За что, дедушка?
— А за озорство. Ему, Павлухе, и сейчас полагается всыпать.
— За что?
— Побежал, а машину не выключил. Вон она тарахтит впустую. — Дедушка Матвей нахмурился. — Павел, — сказал он строго, — ты чего машину не выключил? Тарахтит зазря.
Дядя Павел махнул рукой.
— Да брось, дед! Горючка-то казённая!
— Я тебе покажу «казённая»! — Дедушка Матвей погрозил пальцем. — А ну, марш сейчас же!
Дядя Павел схватился за голову, будто очень испугался.
— Бегу, дед, бегу! Только не серчай шибко!
— То-то у меня… — сказал дедушка.
Дядя Павел вернулся, посидел немного за столом, потом встал и пошёл в угол. Я только сейчас заметил, что там стоял телевизор. Дядя Павел включил его. Показывали футбол.
— Ты что, Павел! — закричали все. — Ренат приехал, а ты!..
— Как тебе не стыдно!
— Выключи сейчас же!
— Тихо, товарищи! — сказал дядя Павел. — Подарочек гостям — «Зенит» играет. Проигрывает… Так как, Ренат, — дядя Павел хлопнул по плечу дядю Рената, — болеешь за свой «Зенит»?
— Я, Павлуша, к футболу равнодушен, — ответил дядя Ренат.
— Понятно, понятно… Был когда-то наш «Зенит» очень даже знаменит, а теперь игра в «Зените» не игра, а извините… — весело пропел дядя Павел.
Все засмеялись.
— Вот шалопай, — сказал дедушка.
Я и не заметил, как уснул. Вдруг слышу папин голос:
— Да зачем его на кровать?! На печь его! На печь забросим! Ведь он никогда не спал на русской печи!
Какой-то здоровенный дядя взял меня на руки, и я очутился где-то высоко, под самым потолком.
Я лежал на чём-то мягком и мохнатом. У самого моего носа висела целая связка лука. Она шуршала, когда её тронешь рукой, и пахла чем-то хорошим и непонятным.
Здесь было очень тепло, и я развалился, как барин.
Спать мне уже не хотелось, потому что внизу подо мной играли на баяне и плясали.
Вдруг кто-то крикнул:
— Цыганочка!
Я высунулся и посмотрел вниз.
Запела медленная музыка. И тут мой папа вышел на середину комнаты. Все смотрели на него. Я тоже смотрел. Папа был очень серьёзный. Он стоял неподвижно и смотрел на дядю, который играл.
Папа будто дождался чего-то, щёлкнул подмёткой по полу, потом так же щёлкнул другой ногой: чок-чок-чок. И музыка и щелчки становились всё быстрее. Всё быстрее двигались папины ноги. Папа не отставал от музыки, а даже успевал как-то провести ногою по полу, и получалось очень здорово. И когда замелькали папины ноги, папа стал хлопать себя по коленкам и ногам так, будто он пляшет не один, а и ещё кто-то.
Я смотрел и думал: «Вот я живу с папой всю жизнь и даже не знаю, что он так умеет…»
Все сели за стол. Опять стало очень шумно, но тут кто-то запел. Все сразу стихли и прислушались. Запел дядя Павел. Он сидел рядом с моим папой.
Песня была грустной. Я её никогда раньше не слыхал. Такую хорошую песню про степь… как она вся кругом… Как в этой степи умирал ямщик, потому что он замёрз… Как он отдавал товарищу приказ поклониться маме с папой… И про жену тоже… про кольцо… Чтобы товарищ отдал кольцо, и пусть уж она не печалится…
Песню запели все. Её и на улице, наверно, было слышно. Мне тоже очень хотелось запеть, но я не знал всех слов наизусть. А песня была такая хорошая.
И когда я заснул, я увидел во сне ямщика. Я к нему подъехал на лошади, а он лежал и умирал. Он мне стал отдавать приказ, а я ему сказал: «Вы потерпите, товарищ ямщик. Я вас довезу до поликлиники, и там вас вылечат. Там вам обязательно помогут. У нас всем помогают, даже у кого царапина пустяковая. Ну, немножко только потерпите!..» И мы с ним поехали. Я думал, что вот-вот мы с ним доедем, но я его не довёз. Он умер. А я стоял около него, как тот его товарищ, и плакал.
Утром я проснулся, и мне было грустно, потому что я не спас ямщика.
Я спустился по лесенке с печки и вышел на улицу.
Светило солнышко, и птицы пели весёлые песни.
Прямо у меня под ногами бегали цыплята. Пушистые и жёлтые, они катались, как шарики. Они меня совсем не боялись. Только курица громко кудахтала, будто я сейчас за ней погонюсь.
