Парус плаваний и воспоминаний - [35]

Этот разговор служил мне наставлением в дороге. И скажу откровенно, я не терял надежды иным появиться перед Ольгой Дмитриевной на Соловках, где теперь она руководит восстановлением в истинном облике грандиозных соловецких соборов — Успенского с его бесподобной трапезной и Спасо-Преображенского собора, в котором можно увидеть небывалое сочетание готической стройности со скупой, ясной и внушительной простотой новгородских соборов. Я хотел появиться с готовым ответом на то, что с давних лет волнует меня самого.

Я и сам не раз жадно слушал рассказы о тайнах камней, поросших ядовито-зеленым мхом лишайников, о сросшихся в течение веков громадах кирпичных кладок стен, которых теперь не расколоть никакими усилиями, о говорящих и поющих трещинах в серебристых бревнах, сложенных без единого гвоздя — «елочкой», как на Кижах, — в двадцать стен восьмерика с приделами, увенчанного двадцатью двумя куполами.

Обо всем этом Ольга Дмитриевна опять-таки говорила с любовью и восхищением перед мудростью людей, достигших архитектурных совершенств с помощью одного лишь топора, рукоделием, а главное, конечно, Савицкая говорила о том, какие мечты угадываются ею в этих каменных кладках, в куполах воздушной легкости. Ведь люди, сделавшие это, мечтали. Ведь само творчество — это неиссякаемая мечта.

А плотникам, срубившим собор Преображения на Кижах, было по шестьдесят и по восемьдесят лет. Известно, что главный строитель, Нестор, был стариком, не бравшимся после Кижей уже ни за одну постройку. Недаром среди тех плотников и каменщиков существовал обычай присваивать лучшим мастерам цеха, как царям, как императорам, соединительные имена Иван Седьмой, Климент Одиннадцатый, Порфирий Светлый…

Все, что пришлось услышать об островах и озерах Русского Севера, друзья мои, все верно. И иначе быть не может. Вспомните: в этих водах отражался шлем Александра Невского, отражалась шитая шапка самого дивного зодчего XVI века, строителя соловецких соборов, многострадального Филиппа, в этих водах отражалась шляпа Петра.

Не раз спрашивал самого себя: какие это должны были быть люди, какой телесной п духовной силы, чтобы — еще задолго до кипучей и жестокой петровской поры — воздвигнуть сооружения бессмертной красоты то в Заонежье, то на сказочных гвидоновских островах Белого моря.

Возобновить красоту, всегда бывшею красотою самого народа, не менее радостно, чем восстановить имена героев. И нужно не только любоваться, но и читать — читать и перечитывать значение и смысл этих форм, линий, силуэтов, орнаментики. Постижение прямых и косвенных письмен народа в иерархии наук — наука одна из самых возвышенных.

Дерево смотрит в воды. У пас на юге камыш или глина служат для постройки жилища, а тут — лес, дерево. Великие воды п великие леса… Великие дебри Севера.

Вот это и слышится в музыке слов «Ладога»… «Валдай»…

Русские сказки говорят: для того, чтобы постичь затаенную красоту чистой истины, нужно самому быть умытым. Другая мысль такая: не сразу обнаруживается место, где в конце концов душа твоя тебе же открывается. Конечно, бывает и так, что диковинное место лежит и совсем близко, рядом, в твоем же доме, в семье — все равно надо его искать, ибо оно и есть то самое, на чем «древо процветает», как говаривали о секретах художественных ремесел старые русские умельцы Иваны и Клименты. И вот понятней становится, какая сила внушает уроженцу юга неодолимое влечение к ледниковым, языческим мшистым валунам, к водам великих русских озер, в которых вместе со звонницами и куполами отразились избы-срубы и «кошелем» и «брусом», восхитительные памятники давней жизни могучего народа. Все это требует думы и тишины — не только для художника, но и для туриста.

Тишина. Любите тишину!

Кому не знакомо ощущение приятной таинственности, с каким иной раз в городском саду вдруг шагнешь из аллеи, напитавшейся солнцем, в зеленую тень. Насколько же чувствительней переход к этому царству тишины и раздумья. Тишина всегда была признаком особой силы, интенсивности духовной жизни. Поэтому мы и защищаем право на тишину — и это особенно верно в тех местах, где внушение художественного образа, высокого примера учат нас лучше понимать самих себя. Разве это не так? Разве не по этой причине защищаем мы неоскверненность всего, что стало для нас источником доброго познания. Нам нужно оставить открытым всенародный доступ к бессмертному, и мы не можем не радоваться тому, что, к общему счастью, удалось сохранить Пушкинский заповедник именно заповедником.

Тут уместно поделиться некоторыми наблюдениями. Очень распространен тип юного туриста, которого я назвал бы туристом-помреж. Его юркую фигуру можно видеть и на берегах Крыма, и в Карелии. Таков и Яша Кособуцкий. С Яшей Кособуцким я знаком не первый год, и мне простительно посплетничать о земляке. Встреча наша на пристани в Кижах была радостной, шумной и для меня небесполезной. Устроиться на ночлег здесь не просто. Но Яша уже заручился здесь на дебаркадере каюткой и пригласил меня разделить с ним ночлег. Так было всегда. Иные еще только растерянно топчутся, выспрашивают друг у друга, где гостиница, а Яша Кособуцкий с радостным самодовольным лицом уже несет в свой номер крынку молока, он уже знает, где и что следует смотреть, кроме общеизвестных мест, и где найти лодочника на Волкостров. Перед какой-нибудь достопримечательной часовней он будет метаться с фотоаппаратом в руках.