Парус и буря - [42]

— Не родился еще тот человек, который мог бы меня провести. Готов поклясться, Тауфик, чем угодно, что этот арак из смоковницы, а не из винограда, — сказал он, наверное чтобы как-то объяснить выступившие на глазах слезы.

— Тоже скажешь, — невозмутимо возразил ему Тауфик. — Чистейший виноградный арак тройного перегона.

— Клянусь Бутросом…

— Лучше не клянись, Халиль! Я никогда не продаю арака из смоковницы.

— Клянусь аллахом!..

— Ну что ты клянешься то Бутросом, то аллахом? Я же тебе сказал, что арака из смоковницы никогда у себя не держу. Тебе и другие люди могут это подтвердить!

Несколько человек, завсегдатаи погребка, добродушно улыбаясь, уставились на Халиля. В углу за маленьким столиком, как всегда за бутылкой вина, сидел Абу Хадар, в порванной рубахе, почти без единой пуговицы, и выцветшей старой куфии. Во рту у него, на верхней челюсти, торчал один-единственный острый, как клык, длинный зуб.

— А где же твоя рыба, Халиль? — спросил он.

— Была и уплыла.

— Что ж — рыбак, а сам без рыбы?

— Мало поймал, поэтому все и продал!

— Ну тогда забрось руку в карман, может быть, что-нибудь выловишь?

— В кармане у меня все на дне, а дна не достанешь.

— Опусти руку, да поглубже!

— Да нет ничего, Абу Хадар, пусто, клянусь аллахом!

— Ну вот, опять начал поминать аллаха, — вмешался в их разговор Тауфик. — Ты лучше скажи, куда девал свой улов?

— Я же сказал: ни клева сегодня, ни улова. Налей-ка стаканчик — пропущу стоя, чтобы залить горе.

— А почему стоя? С нами посидеть не хочешь?

— Теперь сидя не пьют, — огрызнулся Халиль, — Закон такой, говорят, вышел.

— Это с каких пор? И что это за мудрец издал такой, с позволения сказать, закон?

— Да разве неизвестно, — заметил Абу Хадар, — он сам издал для себя такой закон. «Пью с сегодняшнего дня только стоя» — решил, и все тут.

— Я вообще теперь ни стоя, ни сидя не пью в погребках, — попытался оправдаться Халиль.

— А чего же стакан держишь в руке?

— Это так, посошок на дорожку.

Все в погребке, даже Тауфик, засмеялись.

— Чего вы смеетесь? Разве без посошка до дому дойдешь?

Халиль залпом осушил второй стакан, сунул палец в солонку с солью, лизнул и опять потребовал:

— Налей-ка, Тауфик, еще стаканчик! Арак у тебя сегодня… — и, не договорив, многозначительно подмигнул ему, мол, сам знаешь, какой у тебя арак.

— У меня арак высший сорт, тройной перегонки, из чистого виноградного спирта.

— Да, чувствуется, что из винограда, — согласился Халиль. — Только анисового масла в нем маловато.

— Анисового маловато? Что ты мелешь? Не нравится — забирай свои манатки и улепетывай отсюда. Вот люди пьют, и им нравится!

— Да что он понимает в араке? — подал кто-то голос. — Ни нюха, ни вкуса у него нет.

— Арак в общем-то неплохой, — пошел сразу на попятную Халиль. — Но все-таки у него какой-то осадок есть!

Тауфик выскочил из-за стойки и, потрясая бутылкой в воздухе, закричал:

— Какой осадок? Что ты мелешь чепуху? Арак, видите ли, ему не нравится! Я никогда не обманываю своих клиентов и арак из смоковницы никогда у себя не держу!

— Побойтесь аллаха! — опять вмешался в спор Абу Хадар. — Как у вас язык только поворачивается хулить арак из смоковницы?

— Он вовсе неплохой, — поддержал кто-то Абу Хадара. — Некоторые предпочитают его даже виноградному. Но я лично не переношу его запаха.

— Запах не столь важен. Зато хорошо пьется, да и забирает здорово.

— Напиться — это не самое главное.

— Да что вы умничаете! — взорвался Абу Хадар. — Главное — это именно напиться!

— Напиться, чтобы ярче в огне гореть, что ли?

В погребке опять все засмеялись. Все знали, что Абу Хадар, который работал истопником в бане, однажды заснул мертвецки пьяный в котельной и чуть было там не сгорел, не заметив даже, как начала дымиться под ним постель.

— От судьбы никуда не убежишь, — философски промолвил Абу Хадар. — Я вот каждый день напиваюсь, а все еще не вспыхнул.

— До поры до времени, Абу Хадар, раз на раз не приходится: бывает жареное, а бывает и паленое. Так что смотри в оба, чтобы не сгореть.

— Ты лучше сам, когда стоишь в воде, смотри, чтобы акула у тебя вместо наживки чего-нибудь не отхватила! — огрызнулся Абу Хадар.

— Да, Халиль, будь внимательней, а то жена прогонит тогда тебя из дому.

— От него и так-то для жены проку мало, а если она еще с акулой должна Халиля делить, то и вовсе голодной останется, — добавил Абу Хадар и сам, довольный своей шуткой, первый громко расхохотался.

— Ну чего вы зубоскалите? Я акул не боюсь, они сами меня боятся. И вообще, я в море заколдован от всех напастей.

— Что верно, то верно, — согласился Тауфик. — Рыбак ты хороший. Но вот в вине не очень разбираешься.

— Нюха нет!

Халиль сунул руку в карман, достал несколько мелких монет и, опуская их обратно в карман, сказал:

— Нюх-то у меня есть, а вот денег не хватает. Запиши-ка, Тауфик, на мой счет.

— Что это за моду ты взял — пить арак в кредит? — рассердился Тауфик. — Никогда не платишь! Последний раз записываю. Больше без денег не отпущу. Так что завтра лови рыбы побольше, слышишь, Халиль?

— Я-то слышу, а вот слышит ли он там, наверху? — Халиль показал пальцем вверх.

Халиль вышел из погребка, когда на улице было темно и повеяло уже ночной прохладой. Переулком Анаба, через Сук Балистан и крытый базар, упирающийся в каменную лестницу, он вышел на небольшую круглую площадку, где стояло несколько ветхих каменных и деревянных домишек, в каждом из которых ютилось по нескольку семей. В одном из этих домов занимал комнату Халиль. Поселился он здесь сразу же после женитьбы.