Партизанской тропой - [6]

…Гаснет сознание, я «проваливаюсь» в сладкий томительный сон. Это даже не сон, а какие-то грезы, властно влекущие меня куда-то вдаль. Вдруг я превращаюсь в быстрокрылую птицу. Неизвестно почему эта птица днем скрывается в густых ветвях деревьев, а ночью летит на Восток, туда, где алеет утренняя заря и пробиваются огненные лучи выплывающего из-за горизонта яркого солнца. Там — фронт. Это его всполохи освещают темное грозовое небо. А потом я вижу себя могучей рыбой, плыву по Днепру в Черное море, вдруг перелетаю в Каспийское и плыву, плыву, плыву…

А потом с неба доносится гул мотора. Это за мной. Я знаю, что самолет опустится сейчас на лесной поляне, пилот поможет забраться в кабину, и мы вместе полетим… на Восток. И правда: вот он, самолет, совсем близко, уже видны на крыльях большие красные звезды. Самолет опускается, и я изо всех сил бегу к нему. В первой кабине — пилот, во второй — мой брат Рахимбек. Он улыбается, но почему-то и не думает приглашать меня в самолет.

— Возьмите меня! — кричу я. — Я устал блуждать в лесу. Возьмите, меня ждут…

— Нельзя, — строго говорит пилот. — Ты не видишь: самолет двухместный. Куда же мы тебя возьмем?

Самолет взмывает в воздух.

— Эх, Рахимбек, Рахимбек, — уже не во сне, а наяву говорю я, сокрушенно качая головой. — Разве так поступают братья?

С усилием прогоняю надоедливую дрему, жую кислые ягоды, а перед глазами, словно живой, снова встает Рахимбек. Мы росли вместе, вместе учились в школе, играли. Семья у нас была большая, но дружная. Сестренки Шамшия, Сахыпзада и Кулзапыран, братишки — Кадылбек, Кабдылкаир и Рахимбек были очень непохожи друг на друга характерами. Мы часто ссорились, но еще чаще, конечно, проводили время в дружных и веселых играх. Каюсь, что я тоже не отличался спокойным характером и немало хлопот приносил своим родителям. Меня звали в семье черным шалуном за особенно смуглую, темную кожу.

Помню, в пору моего раннего детства в нашем доме готовились к какому-то религиозному празднику. Мать и бабушка хлопотали на кухне, жарили баурсаки. Предоставленные сами себе, мы, дети, резвились на улице. Мне захотелось попить воды, я забежал на кухню и увидел в деревянных блюдах целые горы румяных баурсаков. Мать и бабушка, покончив с делами и утомившись, отдыхали. Я побежал на улицу и сообщил о своем открытии сестренкам.

— Вот хорошо, — радостно сказала Сахыпзада, — давайте заберем баурсаки, пойдем в лесок и там устроим свой праздник.

Разумеется, так мы и сделали. Забрав все баурсаки, мы отправились в лес и там долго развлекались интересными играми. Конечно, в конце концов мы поссорились и возвращались домой унылые. Всех одолевал страх перед тем, что нас ожидает. Обнаружив пропажу, мать и бабушка, конечно, постараются узнать виновника ее. Для этого им не придется затратить слишком много усилий. Ведь с нами была Сахыпзада, а она обязательно разболтает. Хуже того, хотя она и сама участвовала в этой проделке, ей ничего не стоит во всем обвинить одного меня. Такой уж у нее характер.

— Ты уже думаешь, как оправдаться перед матерью? — спросил я Сахыпзаду, когда мы подходили к дому. — Опять скажешь, что это Касым заставил тебя все сделать?

Сахыпзада клялась, что будет молчать, но слова своего, конечно, не сдержала. Велико было возмущение моей в общем-то очень доброй матери. Как ни старался я спрятаться от нее, мать отыскала меня, и только приход отца избавил меня от заслуженного наказания…

Много тревог приносили мы своей матери. Но она не могла долго сердиться на нас, она горячо любила всех своих многочисленных детей.

…Смежаются отяжелевшие веки, и опять, чередуясь с явью, охватывает меня тяжелый сон. Снова лечу я на самолете, убегаю от рассерженной матери, бросаюсь в реку и плыву. Слышится голос всегда веселого отца, ворчание бабушки. Потом вдруг встают Перед глазами каратели. Они не страшат меня, но я не хочу видеть их противных злых лиц, холодных глаз. Стреляю в них из автомата. Ненавистные рожи на миг скрываются, но потом снова появляются и мелькают передо мной.

Стряхиваю сон и вижу себя под деревом. Сижу на приятной зеленой траве, уставший, обессиленный. Случайно заметил дырку в голенище сапога, ковырнул пальцем и обнаружил кровь. Оказывается, я ранен. Вот отчего так сыро в сапоге, а мне думалось, что в него набралась вода, когда я переходил через лесные ручьи. Нестерпимо хочется пить. Где-то недалеко катит свои синие воды привольный Днепр. Добраться бы туда, но как? Хватит ли сил? Не упаду ли я по дороге? Нет, надо попытаться. Сидеть больше невмоготу. Надо идти. Днепр почти рядом. Ночами я слышу шум и плеск волн. Я дойду до него.

Отыскал надежную палку и, опираясь на нее, зашагал потихоньку к реке. Лес скоро кончился, впереди, до самого берега реки, тянулся густой кустарник. Вхожу в чащу и долго наугад иду к Днепру. Он где-то близко. Чувствуется это по влажному, прохладному ветру.

Наконец вижу воду. Она открывается как-то сразу широким голубым простором. Хочется сейчас же спуститься к воде, но благоразумие удерживает меня от этого рискованного шага. Берег очень крутой, обрывистый. Спуститься конечно можно, но как взобраться потом, в случае опасности? Устраиваюсь под кустами на обрыве. Надо хорошо оглядеться, разведать обстановку.