Партизанской тропой - [3]

Умные глаза генерала пристально всматривались в лица партизан.

— Помогайте нашей армии в освобождении советской земли от заклятого врага, товарищи! — закончил он, поднимая сжатую в кулак правую руку.

— К самолету! — послышалась команда.

Погрузка продолжалась несколько минут. Взревел мотор, самолет вырулил на стартовую дорожку, еще миг — и мы в воздухе.

Где-то внизу на родной земле остались наши товарищи.

…Хмурая ночь. Летим уже несколько часов. Партизаны расположились на лавочках у стен самолета, Только время от времени кто-нибудь перебросится взглядом, как бы спрашивая: ну, как дела?

Из-за сильного шума мотора ничего не слышно.

Из кабины выходит командир экипажа. Подойдя ко мне, он довольно громко говорит:

— Плохая погода, густой туман!

— Хорошо, — отвечаю я, — очень удачно.

Командир качает головой: плохая погода затрудняет полет.

Вдруг из кабины выбегает один из членов экипажа.

— Приготовьте парашюты, стреляют! — говорит он и жестом показывает вниз.

Все вскочили с мест, прильнули к окнам. Разрывы зенитных снарядов огненными шарами возникают то справа, то слева от нашего самолета.

Мы догадались, что пролетаем линию фронта.

Обстрел продолжался недолго. Вскоре снова установилась полная тишина.

— Миновали. А крепко нас обстреляли! — сказал мне на ухо командир экипажа.

Он ушел к себе в кабину. Ребята знаками спрашивают меня: скоро?

Я показываю два пальца: в два часа.

Перелет через линию фронта был для нас первым испытанием. Ребята нервничали. Никто из них никогда еще не прыгал с парашютом. Правда, инструктор наставлял нас: «Только смелее прыгай из самолета, парашют сам раскроется». Но все же при мысли о прыжке брала оторопь.

Из пилотской кабины вновь показался командир и стал прощаться с нами: прилетели. Стоящий рядом с ним молодой парень в черном комбинезоне подошел к бортовой двери самолета, распахнул ее — и мы увидели темную бездну. На нас подул сырой холодный ветер. Рокот моторов оглушил нас. Кто-то из ребят первый решительно шагнул к двери, и через мгновение над падающим человеком вспыхнул белый купол парашюта.

Партизаны по одному проваливались в темноту.

Я прыгнул последним…

Приземлились удачно. Экипаж самолета постарался на совесть — высадил нас в точно назначенном месте. Это был Черкасско-Богословский лес, один из глухих уголков Киевской области.

Так я стал партизаном.

ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ

Лесную тишину нарушил стук топора. Мы насторожились: кто это с раннего утра рубит лес? Решаем проверить. Стук все ближе и ближе. Оставив своих товарищей, мы вдвоем с начальником штаба Бутенко направляемся на разведку.

Не успели мы пройти и сотни шагов, как у трухлявой старой березы увидели старика. Он устало сел и вытер рваным рукавом рубашки лицо.

— Отец! — окликнул его Бутенко.

Старик испуганно вскочил, подняв с земли обрубленный сук.

— Идите сюда!

Чуть прихрамывая, он направился к нам. Не доходя до нас шага два-три, старик остановился и оперся на свою палку.

— Здравствуйте, папаша! — поздоровались мы.

Старик молчал, боязливо посматривая на нас.

— Из какого села? — спросил Бутенко.

— Ось с того, — ответил он и палкой указал куда-то в сторону.

— Что вы здесь делаете? — спросил я.

Старик молчал. Он вдруг прослезился, но, стараясь справиться с волнением, погладил длинную, совершенно седую бороду.

— Ну что вы, отец? — я подошел к нему.

Он долго рассматривал мою армейскую фуражку и звезду на пряжке командирского ремня.

Постепенно мы разговорились. Оказалось, что у старика двое сыновей в Красной Армии. Снохи с детьми живут с ним. Живут плохо — питаются только картошкой да молоком чудом уцелевшей коровы.

Когда старик на некоторое время умолк, Бутенко кивнул мне и тихо сказал:

— Надо бы разузнать обстановку в селе.

— Только вы не думайте, ради бога, что я враг для вас, — убеждал нас старик.

Мы поспешили его заверить, что ничего худого не думаем о нем.

Старик, успокоившись, продолжал рассказывать.

За последнее время в их селе участились случаи грабежа и насилий. Особенно зверствовал староста Роман Мойса.

Бывший кулак, он при советской власти скрывался где-то под чужой фамилией, но в начале войны вернулся в село. Все полицаи в селе были близкими родственниками Мойсы.

Старик умолк, задумался.

— Когда же, дети мои, Красная Армия придет? — спросил он со слезами на глазах.

— Придет, придет, отец, дай срок, — как мог, ободрял я старика.

— Дай-то бог, дай-то бог!

— Ну, диду, а не слышно что-либо в вашем селе о партизанах? — осторожно спросил Бутенко.

Старик развел руками:

— Не знаю даже, как и сказать… Хотя вот, — оживился он: — на днях Красная Армия высадила парашютистов, почти прямо над нашим селом. Переполох был. Немцы все село подняли на ноги, обыскали каждый дом, каждый уголок. Стращали, грозили… Но так и не нашли никого.

— А куда могли деваться парашютисты? — спросил я.

Старик лукаво улыбнулся и спокойно ответил:

— Кругом свои люди, не пропадут…

— Товарищ командир, время, — напомнил Бутенко.

Я посмотрел на часы — десять минут восьмого. Впереди у нас был длинный и опасный день.

Старик проводил нас. Мы попросили его никому не говорить о нашей встрече.

— Ладно, ладно, понимаю, — обещал он. — А вообще-то я здесь бываю каждый день. Если что — всегда меня найдете.