Партизанской тропой Гайдара - [54]

И в этот вечер они вполглаза выглядывали из-за широкой выбеленной трубы: все видели, все слышали, а их не замечал никто, пока Витя, устраиваясь поудобней, не зашуршал сухой кожей полушубка, заменявшего им одеяло.

Гайдар, который неторопливо писал, не обращая внимания на суету вокруг, услышав этот шорох, быстро поднял голову и заметил ребят, которые также быстро спрятались за трубу.

Аркадий Петрович усмехнулся, захлопнул тетрадь, аккуратно положил ее в сумку и подошел к печке.

Ребята сидели у самой стенки, блестя в полумраке глазами, обрадованные и немного испуганные: они уже знали, что сейчас начнется веселый разговор, но боялись, что мама тут же пошлет их за солью.

— Слышу, на печи кто-то скребется, — сказал Аркадий Петрович. — Думал, это мыши. Оказывается, вы. Ну, здравствуйте. — И Гайдар осторожно пожал несмелые ладошки братьев.

Афанасия Федоровна, которая несла миску картошки к столу, бросила на сыновей своих недовольный взгляд, но ничего не сказала.

Братья поняли, что сегодня им, кажется, повезло, и тогда Витя совсем расхрабрился.

— Дядя Аркадий, — спросил он, — почему когда вы нас видите, то сначала как будто бы радуетесь, а потом вдруг печалитесь?

— Это я оттого радуюсь, что вас вижу, и оттого печалюсь, что Тимура своего давно не видел и, как он там без меня, не знаю, — ответил Гайдар.

— А где он? В Москве?

— Был в Москве, а теперь совсем в другом городе — Чистополе.

— Так вы напишите ему туда письмо.

— Письма, положим, я ему много раз писал, — отослать все не с кем: фашисты кругом, почта не ходит... Ну да, в общем, это уж недолго: прогоним фашистов, и тогда мы с ним увидимся.

— Дядя Аркадий, — снова спросил Витя, — а взрослые много знают?

— Много... А что? — удивился Гайдар.

— А вот дядя Игнат, мамкин брат, говорит: кто много знает, у того обязательно все зубы высыпаются.

Аркадий Петрович засмеялся, и Коля засмеялся тоже, закивав головой: мол, действительно было такое.

Неумная поговорка «Много будешь знать — скоро состаришься» не раз обижала в детстве самого Гайдара. И он это помнил. И хотя беседа с ребятами сейчас не входила в его намеренья — он предпочел бы еще поработать, — уловив в голосе Вити недоумение, Аркадий Петрович сбросил сапоги, легко забрался на печь, поджал по-турецки ноги и стал слушать.

— Зовет он вчера меня и Кольку, — продолжал Витя. — «Поедемте, говорит, со мной в лес за дровами». Мы удивились, потому что мамка сказала: дров у нас во дворе теперь уже лет на пять хватит. Ну, все-таки раз на лошади, то отчего не поехать.

Петляли мы по каким-то незнакомым дорогам. Я даже один раз испугался: вдруг Игнат нас куда-нибудь завезет и там бросит? Говорю потихоньку об этом Кольке. А Колька... А Колька дал мне затрещину, и мы поехали дальше.

Гайдар посмотрел на Колю, тот смутился. Но ничего не ответил.

— Остановились у болота. Дядя Игнат соскочил с телеги и велит нам:

— Вы пособирайте тут хворост, да чтобы посуше, а я скоро приду.

Мы собираем, складываем на воз.

Вдруг слышим: дядя Игнат с кем-то разговаривает, да громко так, будто спорит.

Ну, думаем, на лесника нарвался.

— Посмотрим? — говорю Кольке.

— Посмотрим!..

Подкрались мы незаметно и видим: стоит Игнат, с ним незнакомый дядька, у дядьки этого немецкий автомат, и говорят они про какую-то взрывчатку, которую надо вытапливать, как сало.

Подивились мы с Колькой и пошли обратно к подводе. Едем домой, я и спрашиваю:

— Дядя Игнат, а дядя Игнат, а как это, интересно, вытапливают взрывчатку?

А он как рассердится:

— Много будешь знать — у тебя все зубы высыплются!

Гайдар засмеялся, да так весело, что минуты две не мог успокоиться: у него даже выступили слезы.

— А Игнат Федорович, пожалуй, прав, пожалуй, прав, — раздумчиво произнес Аркадий Петрович, и по тону его трудно было понять — говорит он всерьез или шутит. — Взять меня, например, я много в своей жизни ездил, многое видел, много книг прочитал, несколько даже сам написал. Зубы у меня — во, видите? — и высыпались. Пришлось пойти к врачу и вставлять новые. А если бы я с детства столько же знал, то дела мои и вовсе были бы плохи.

И у Гайдара вдруг сделалось такое печальное лицо, что Вите с Колей стало даже немного жалко, что такой хороший человек так сильно пострадал от своей любознательности.

Но по лукавому и пристальному взгляду ребята догадались — шутит.

— А дело, Витя, вот в чем, — серьезно, как большому, сказал Гайдар. — Вы с Колей нечаянно подглядели то, чего совсем не должны были видеть. И дядя Игнат побоялся: если он все объяснит, кто-нибудь из вас непременно проболтается.

— Чтоб мы с Колькой проболтались? — обиделся Витя. — Да ни в жизнь! Правда, Коль?..

Коля кивнул.

— Мы же, дядя Аркадий, не маленькие, мы же понимаем...

— Я не говорю, что нарочно. Я говорю — нечаянно...

— И нечаянно тоже.

И Витя отвернулся, всем своим видом показывая, что он оскорблен и что Гайдару, какой бы он там ни был веселый и хороший, придется немало помучиться, прежде чем он, Витя, согласится с ним дружить.

— Ты в этом уверен? — спросил Аркадий Петрович.

— Уверен, — не оборачиваясь, бросил Витя.

— Тогда хорошо, — примирительно произнес Гайдар. —

В таком случае ты меня прости... Обижать тебя я ведь не хотел...