Партизанские встречи - [57]

На допрос привели офицера обер-лейтенанта по фамилии Зеймаль. Он был ранен в руку и немного морщился, превозмогая боль. Я усадил его против себя и спросил:

— Может быть, врача?

— Нет, ответил офицер. — Я на всякий случай сам себе врач. Надеюсь, вы тоже?

Зеймаль поначалу хотел казаться нагловатым, но заметно робел. Он знал, что попал в плен к партизанам, и не верил, что останется в живых: партизанам-де не до пленных.

— У вас, кажется, температура, господин Зеймаль? — сказал я. — Откуда вы взяли, что вас убьют?

— Я ничего не взял. Нет, меня просто знобит: рана, переживания, неизвестность…

— Зачем же нервничать? Отвечайте спокойно.

— Вы меня пока ещё ни о чем не спросили. А врача…

Пока мы так разговаривали, на полянке неожиданно появилась Катруся.

— Врач идет, идет врач, товарищ командир, — крикнула Катруся. — Кого опять ранили?

Катруся по очереди беспокойно глядела на каждого из нас и вдруг затряслась вся, как в лихорадке. Она судорожно вцепилась в мой рукав.

— Он… Это — немец. — И запричитала: — Мамо, мамочка моя ридная…

На крик подбежал Ткач. Он сразу всё понял. Молча взял девочку на руки, посмотрел на Зеймаля и понес Катрусю в санчасть.

Зеймаль глядел вслед Ткачу, уносившему девочку, и растерянно спросил:

— Что случилось?

— Она боится немца.

— Я в этом не виноват. Я ничего ей не сделал.

— Вы убили её мать, братьев, убили на её глазах, покалечили её.

— Я?.. Это неправда. Вы ошибаетесь…

— В Дубровке были?

— В Дубровке? Не помню… Здесь все деревни называются, кажется, одинаково. Покажите карту, если можно.

Я развернул перед ним трофейную карту. Обер-лейтенант повел глазами по железной дороге, потом взглянул на юг от нее и положил палец на кружок, обозначавший деревню в лесу.

— Эта? — спросил он.

— Да.

— Был. Но очень давно… Весной.

— Помните, что вы сделали с Дубровкой и её жителями?

— Ничего не делал. Я вел разведку. В деревне противника не было. Я доложил полковнику и получил задание идти в Емельчино. Знаю, что полковник приказал сжечь Дубровку и все сёла на этой линии…

— За что же? Там стояли партизаны?

— Не знаю. Полковник говорил, что душой тут все люди партизаны, а кроме того, на севере, — Зеймаль показал на полотно железной дороги, — крупные соединения десантировались. Мы имели данные, что командуют войсками генералы и полковники регулярной армии — Федоров, Ковпак, Наумов, Сабуров… Всех не помню. Они должны были двигаться на юг — резать коммуникаций. Был приказ фюрера всё здесь опустошить, лишить десантников базы. Тогда, видимо, и сожгли Дубровку…

Вернулся Ткач, мрачный, и сообщил, что девочка не может прийти в себя, всё время зовет маму и повторяет: «Он убьет… он убьет нас…»

— Покажите рану, — обратился врач к пленному.

Обер-лейтенант протянул руку в окровавленном бинте и потупил голову. Врач снимал повязку и ворчал:

— Эх вы, дикобразы… до чего довели себя… тьфу… Дети при виде немца в военной форме в обморок приходят. Когда это кончится?!

— Не знаю, — ответил офицер после долгого раздумья. — Я везде вижу это. Мы в Польше были. Та же картина. Боялись дети, боялись взрослые. Там у меня был друг — Вейтлинг. Тоже офицер. В одно воскресенье за городом у нас была пирушка. Пили, пели песни, спорили. Кто-то спросил: «Когда немцев не будут бояться дети?.. Противно…» Вейтлинг встал. Он был пьян и сказал: «Верно, противно… Я скажу, когда не будут бояться немцев: тогда, когда нас русские побьют, когда уничтожат фашизм. Вот когда». Он достал пистолет, выстрелил в воздух все пули и бросил пистолет в реку. «Теперь меня не будут бояться дети», — сказал он.

Ткач с любопытством посмотрел на офицера.

— Ну, и как поживает ваш друг?

— Не знаю, — вяло ответил пленный. — Его в тот же день взяли в гестапо.

Допрос больше не клеился. К тому же выяснилось, что Зеймаль в дубровской кровавой оргии участия не принимал.

Лейтенанта увели. Мы сложили документы, приготовили их к эвакуации на «Большую землю» самолетом, который нам обещали этой же ночью. Вместе с ранеными отправляли и Катрусю. Жалко было с ней расставаться, но держать её в тылу врага мы больше не решались.

Ночью пришел самолет. Быстро, при свете горящих костров, выгрузили боеприпасы, оружие, медикаменты, почту. Притушили костры и быстро погрузили в самолет пленных и раненых. Последним по трапу в самолет поднимался Пидгайный. Он любовно держал на руках Катрусю, а она, в свою очередь, держала в руках кошку. Пидгайный сопровождал Катрусю и раненых на «Большую землю».

Самолет взмыл над кострами и ушел на восток. Я махал вслед ему рукой и говорил:

— На «Большую землю». В большую жизнь. Счастливого пути, Катруся!