Партизанская искра - [27]

— Слушаюсь.

— Найди двух или трех женщин поопрятнее, умеющих хорошо готовить. Это в помощь моей кухарке.

— Это мы подыщем.

— Составь мне список учителей и учительниц, оставшихся в Крымке. У кого есть взрослые дочери — пометь.

— Это тоже нетрудно.

— Пока всё.

Староста облегченно вздохнул.

— Днем почаще заходи сюда. Может, еще что понадобится. Понял, Фриц?

— Понял, — снова вздохнул Фриц, мало веря в успех дела с продуктами.

Анушку любезно взял старосту за локоть и проводил до двери.

— Иди, выручай, Фриц. — Офицер понизил голос. — А вечером придешь ко мне как гость, с женой, конечно.

Проводив старосту, Анушку стал думать о своей роли в сегодняшнем представлении. Он остановился перед зеркалом, отражавшим его в полный рост.

— Вы, Траян Анушку, офицер румынской королевской жандармерии, должны сегодня показать, что вы не только офицер-победитель, но и гостеприимный хозяин. Пусть эти дикари увидят, что румынские офицеры умеют не только воевать и управлять, но и веселиться. Сегодня я им закачу такую феерию, какую они ни в цирке, ни во сне не видели. Петре! — крикнул он.

— Я здесь, домнуле.

— Здесь в кладовой, кажется, есть музыкальные инструменты?

— Есть какие-то.

— Просмотри их хорошенько. Я хочу, чтобы у меня на именинах играл русский оркестр.

— Чудесная идея, домнуле!

— Записывай, Петре. Не мешкая послать машину в Голту, пусть сделают закупки.

— Я слушаю.

— Купить побольше конфетти и серпантина.

— Едва ли это есть, домнуле.

— Тогда цветной бумаги, сами наделаем.

— Это еще возможно.

— Распорядись, чтобы купили сотню свечей для иллюминации.

— Есть.

— Несколько букетов живых цветов.

— Есть.

— Пусть возьмут дюжину бутылок цуйки и дюжину итальянского рому.

— Рому… — как эхо, повторил Петре, записывая.

Анушку задумался.

— А не мало напитков?

— Хватит, домнуле. Вы прикажите старосте доставить самогону.

— Не забудь сказать, чтобы купили два флакона духов «Шануар». Лучше, конечно, если достанут «Красную Москву». Сколько это будет стоить?

Петре подсчитал.

— Около тысячи марок, домнуле.

Анушку вынул бумажник, не раскрывая, повертел в руках и решительно спрятал обратно в карман.

— Передай старосте, чтобы достал эту сумму. Скажи, что взаймы.

— Он не поверит, домнул локотенент.

— Это его дело. Действуй, Петре.

— Может, мне самому катануть в Голту, домнуле? — спросил Петре.

— Нет, ты мне тут нужен. Пошли Лопашку, он из буфетчиков.

После того, как еще много всяких поручений и наставлений выслушал писарь Петре, колесо завертелось. Забегали люди. Обливаясь потом, носился по дворам староста Шмальфус, то уговаривая, то бранясь, требовал именем Анушку деньги, сало, кур, яйца, брынзу и грозил навести гнев начальника жандармерии на упиравшихся.

Собрать музыкантов по селу было поручено Семену Романенко. Но это оказалось самым трудным делом. Оркестр, созданный задолго до войны, состоял частью из сельской молодежи, которая теперь была на фронте, и частью из школьников старших классов. Оркестр был душою села: он провожал ранней весною на сев, летом на уборку урожая, под оркестр отправлялись в город колхозные обозы с хлебом. Он гремел по долине Кодымы в дни праздников, украшал демонстрации и митинги, клубные вечера и колхозные свадьбы. Село гордилось своим оркестром, и ребята любили его, отдавая ему часы своего досуга. Теперь он стал лишним, как веселый смех, как звонкая песня. Сурово молчало село, позеленела медь на трубах в кладовой бывшего клуба. Комсомольцы дали зарок: пока захватчиков не выгонят из Крымки, ни один медный звук не раздастся над селом.

В поисках музыкантов Романенко зашел к Бурятинским.

— Андрей, ты, помнится, играл в оркестре.

— Играл, но все забыл.

— Ничего, припомнишь.

— А что такое, дядько Семён? — насторожился Андрей.

— Сегодня у начальника именины, он хочет, чтобы вы играли там.

Андрей задумался.

— Трудновато, дядько Семен, многих хлопцев нет.

— Уж как-нибудь выручайте, хлопцы, это же для вашей пользы.

— Я понимаю…

— Припомни, кто еще играл.

Андрей морщил лоб, делая вид, что старается припомнить. На самом же деле, он сейчас думал, как бы предупредить товарищей, обсудить, как им поступить в этом случае.

— Помоги, Андрюша, — упрашивал «бульдог».

— Хорошо, я вспомню, потом побегу к хлопцам Через два часа я вам скажу.

Успокоенный Романенко ушел, а Андрей опрометью побежал к Парфентию и рассказал, в чем дело.

— Играть у румынского жандарма на именинах мы не будем, — твердо заявил Парфентий.

— Само собой, Парфентий, — согласился Андрей, — но как нам увильнуть от этого?

— Очень просто, — сказал Парфентий, — предупредим хлопцев, чтобы попрятались, вот и вся музыка.

Через два часа, как было условлено, Андрей Бурятинский с наигранным сожалением доложил Романенко, что никого из музыкантов ему разыскать не удалось. Большинство, мол, на фронте, а троих, оставшихся в Крымке, не оказалось дома.

Тем временем квартира Анушку наполнялась шумом. Из кухни доносились голоса кухарок, стук ножей, звон посуды.

Хозяин в это время у себя в кабинете диктовал машинистке. Один за другим браковал он варианты пригласительного билета. Одно дело, если бы речь шла, скажем, о полицаях, старостах и прочих, чье отношение к ним, румынам, было уже определено. Но учителя были для Анушку до сего дня еще загадкой. Сегодня он делал первую попытку расположить к себе сельскую интеллигенцию, которая имела большое влияние на население до войны, да пожалуй, имеет и теперь. Черт их знает, что эти учителя думают.