Партизанская быль - [68]

Дождь затянулся, а Тищенко имел благодаря нашей базе чем угостить. Время шло, и мадьяры стали осторожно расспрашивать о партизанах.

— Кто они такие и откуда берутся? Отчего их так много?

— Партизаны такие же простые люди, как я сам: колхозники, рабочие, — объяснил Тищенко. — Не хотят жить в гитлеровской кабале, любят свою Родину, — вот и воюют за свободу.

Мадьяры спросили у нашего товарища, почему же он сам не в партизанах.

— Я больной. — уклончиво ответил он.

— А нет ли их где-нибудь здесь поблизости?

— Не знаю. Не слыхал. — снова уклонился Тищенко.

Па следующий день он пришел к нам и передал содержание разговора. Что я мог посоветовать Тищенко?

— Вникай, — говорю, — поглубже в их жизнь и настроения. И дружи. Пожалуйста. Только держи ухо востро, не запутайся. Слушай больше — говори меньше. Понял?..

Дружба продолжалась. Мадьяры отблагодарили нашего связного за угощение и приют. Позвали к себе в барак, познакомили с товарищами и попотчевали, чем могли. И нет-нет, да и возвращались к разговору о партизанах: то они слышали, что партизаны брали на мельнице муку; то будто недавно проходили через железнодорожный путь.

Тищенко отмалчивался, хотя понемногу проникался все большей уверенностью в том, что интерес этот не враждебный.

Наконец, посовещавшись с комиссаром, я решил сделать мадьярам шаг навстречу. Мы написали письмо — обращение с призывом переходить на нашу сторону. Тищенко «уронил» письмо возле самого барака.

Назавтра к нему пришли те двое мадьяр, которые познакомились с ним первыми. Они сразу выпалили:

— Новость-то какая — к нам приходили партизаны!

— Что это они вам повсюду видятся? — усмехнулся Тищенко.

— Да были же! Письмо оставили!

— Где же оно?

— У командира.

Вот как. — заметил неопределенно Тищенко и больше на эту тему говорить не стал.

Тогда к нему пришел сам командир части — обер — лейтенант. Он показал железнодорожному мастеру письмо партизан и попросил помочь передать ответ.

— Да я и не знаю, где их искать, — отнекивался наш связной.

Но командир был, видимо, неглупый человек. Он мягко сказал:

— Ну хотя бы попробуйте. Ведь вы везде ходите. Только если что не так — уничтожьте, пожалуйста!

— Если так — ладно, — сказал Тищенко. — Давайте попытаюсь.

И Тищенко передал мне, а Жадовец перевел такое письмо:

«Господин командир!

Я — начальник железнодорожной охраны и прошу Вас передать Ваши соображения насчет нашей встречи».

Первая, как бы случайная, встреча состоялась на квартире у Тищенко. Я послал на нее Василия Кожуха и Ивана Бугристого.

Потом я включил в это дело другого нашего связного — самого старосту села, который нашел предлог побывать в бараке мадьяр и побеседовать с ними о жизни.

Только тогда их представителю передали наши условия встречи в лесу.

Мы выбрали местечко в полутора километрах от железной дороги. По условиям мадьяр должно было прийти не более пяти человек. Я же взял с собой десять. Конечно, мы пришли заблаговременно и еще вдали от места встречи проверили, как они выполнили наше первое условие. Мадьяр действительно было только пять.

Затем мы пропустили их вперед и убедились, что никто не идет следом. Никого не оказалось. Но я все же не торопился показываться и, устроившись неподалеку по всем правилам маскировки, наблюдал, как они себя поведут.

Наши мадьяры стояли, ходили, курили. Видимо, ждали встречи с большим нетерпением.

Наконец, прошло время, и они, явно очень огорченные, повернули восвояси. Только тогда мы окликнули их.

— Обер-лейтенант страшно обрадовался. От волнения лицо его покрылось красными пятнами.

Почему вас не было в назначенный срок? — спросил он.

— Нужна осторожность! — перевел ему Николай Жадовец мой ответ. Командир сразу облегченно вздохнул, даже улыбнулся.

Приступили прямо к делу. Я предложил организовать взрыв моста, который они охраняли, и перейти после этого к нам. Спросил, каковы его люди, всем ли Он доверяет.

Мадьярский офицер ответил мне, что на взрыв моста согласен, но что очень боится, как их встретят наши бойцы. Кто им гарантирует жизнь?

— Про мадьяра Мишу слыхали? — ответил я.

— Говорили, что это подставное лицо.

Я рассказал историю Миши и увидел, что она произвела сильное впечатление; они безусловно поверили мне.

Что касается доверия мадьярского командира к своим людям, то он считал опасными только троих, как он выразился, — гестаповских шпиков.

— Откуда вы знаете, что они гестаповцы? — спросил я.

— Знаем. Их часто вызывают в комендатуру и вообще чувствуется.

— Сумеете их обезопасить?

Командир только кивнул головой. Мне понравился этот спокойный, выразительный ответ, но сам обер-лейтенант решительно не понравился. Что-то в нем мешало, коробило, резко ощущалось нечто чужое, этакое сильно заграничное. Но что? Смуглый цвет лица? Прямой и крупный нос? Да нет, конечно.

И наконец понял: меня раздражали его небольшие, щегольски закрученные вверх усики, каких у нас никто не носит. Я видел подобные когда-то лишь в старых заграничных кинокартинах и считал их так же, как, например, галстук бабочкой, принадлежностью людей из далекого, чужого мира; резкий запах духов тоже вызвал здесь в лесу враждебное чувство.

Правда, я тут же сообразил: какое же впечатление на него должна произвести моя борода? Я рассмеялся. Офицер спросил, что меня так веселит. Я откровенно объяснил. Мы посмеялись вместе. С этой минуты разговаривать стало легче.