Партизанская богородица - [73]

— Телеграфируйте немедленно! Рубцов стоит сотни патронов!

— Слушаюсь! От них тоже телеграмма поступила.

— Когда? — удивился Вепрев.

Преображенский ответил подчеркнуто значительно:

— Не стал передавать, пока решали с Рубцовым.

— Читайте!

— Чрезвычайная. Главкому Вепреву. — Преображенский читал нарочито бесстрастным, деревянным голосом. — Поступившим Крутогорья сведениям комотряда Чебаков производит расстрелы граждан без следствия суда. Точка. Категорически предлагаю пресечь нарушения революционной законности. Предкрайсовета Брумис.

— Дайте! — потребовал Вепрев, протягивая левую здоровую руку.

Быстро перечел телеграмму, бросил на стол. Нервно прошелся по комнате.

— Опять своевольничает! Атаманские замашки!

Преображенский пожал плечами.

— Простите. Нелогично. Рубцова... тоже без следствия и суда.

Вепрев остановился. Посмотрел в упор на Преображенского. Тот отвел глаза, но кривую улыбочку удержал на губах.

Вепрев сказал жестко:

— Рубцова расстреляли не за то, что воюет против нас, а как убийцу, преступления которого всем известны и не требуют расследования! Вызовете Чебакова ко мне!

Преображенский вышел. Через несколько минут вернулся и доложил:

— Нарочный за Чебаковым отправлен.

Вепрев, будто не расслышал, молча стоял у окна.

Преображенский осторожно зашел сбоку, заглянул главкому в лицо. На лице Вепрева было выражение хмурой, усталой озабоченности. Преображенскому показалось, что он недоволен собою.

И он решил подлить масла в еле тлевший огонек.

— Простите меня за откровенность, Демид Евстигнеевич, но не могу не высказать... Вы... излишне... почтительны в своем отношении к товарищам из Крайсовета.

Вепрев молчал, и это ободрило Преображенского.

— В военное время высшая власть — военная. Вы — во главе революционных масс. А Крайсовет пусть подшивает свои бумажки. Что вам Крайсовет? Вы, Демид Евстигнеевич, народный вождь, рожденный революцией. Революции всегда выдвигают вождей. Вот великая французская революция выдвинула Наполеона Бонапарта. Консулом стал, а потом... императором.

Вепрев обернулся и смотрел на Преображенского с нескрываемым интересом.

— ...А всего был подпоручик. В точности в вашем воинском звании.

Не меняясь в лице, Вепрев шагнул к Преображенскому и взял его левой рукой за ворот.

— Кто ты? Дурак или подлец?

У Преображенского отвалилась челюсть.

Вепрев усмехнулся и выпустил его.

— Мне за вас обидно, Демид Евстигнеевич... — начал изливаться Преображенский.

— Ты мне Бонапартом душу не марай! — голос Вепрева зазвенел от ярости. — Бонапарт себе власть завоевывал, а я народу!.. Еще такую муть услышу — трибунал!

— Я, Демид Евстигнеевич, за вас...

— Замолчи! — брезгливо оборвал Вепрев. — Садись! Записывай!

И он начал медленно диктовать, чеканя каждое слово:

— Киренск, Витим, Бодайбо, Якутск и всем командующим и военным комиссарам и председателям ревтрибуналов. Впредь до получения инструкции о военно-революционных судах смертную казнь прифронтовой полосе отменяю. Точка. Вынесенные приговоры смертной казни до получения сего в исполнение не приводить. Точка. Всем военно-революционным трибуналам предлагаю...

Вместо эпилога

1

Состав из пяти пассажирских вагонов без паровоза стоял на четвертом пути. Окна среднего вагона были ярко освещены и широкие полосы света падали на истоптанный, перемешанный с углем и золою снег.

Отряд, выделенный для конвоя, остановился против освещенного вагона.

— В одну шеренгу стройся! — негромко скомандовал начальник отряда. — Равняйсь!

Стоявший правофланговым Корнюха Рожнов заметно выделялся ростом и сложением, и, вероятно, поэтому начальник отряда сказал ему:

— Пойдешь со мной в вагон, товарищ Рожнов!

Дежурный офицер чешской охраны эшелона первым поднялся в тамбур. Корнюха заметил, с какой брезгливой осторожностью брался он за поручни кончиками пальцев, — боялся запачкать свои светлые замшевые краги.

В тамбуре, пока офицер одергивался и оправлял снаряжение, надетое поверх полушубка, крытого тонким зеленовато-серым сукном, начальник отряда успел шепнуть Корнюхе:

— Кого брать идем, знаешь?

Корнюха кивнул.

Начальник отряда шутливо ткнул его в бок.

— Повезло!

— Я с детства везучий, — ответил Корнюха серьезно.

В вагон Корнюха вошел последним, но ему все было видно через головы офицера и начальника отряда.

Устройство вагона удивило Корнюху. Такого он еще не видывал. Полок и скамей для лежания и сидения не было, и вагон разгорожен поперечными переборками на отдельные отсеки-комнаты,

Первую прошли, не задерживаясь. Два чешских солдата, стоявшие с винтовками у двери в салон, расступились и пропустили их.

На диване, обитом оранжевом бархатом, сидел худощавый офицер в черном френче без пояса. В погонах Корнюха еще не умел разбираться, но по тому, как все находившиеся в салоне — и офицеры и штатские, — увидев вошедших, с тревогой оглянулись на офицера в черном френче, понял, что это и есть адмирал Колчак.

По внешности он никак не был похож на того кровавого выродка, каким верховный правитель представлялся по своим делам. Но Корнюха уже вдосыть хватил соленого в жизни и знал, что только по обличью не судят. И благообразное с тонкими правильными чертами лицо Колчака его не обмануло.