Партизанки - [85]

Однако минуло больше недели, и дошли до отряда тяжелые вести о юной разведчице. Сообщали люди, будто попала девчушка в руки оккупантов и теперь дни ее сочтены.

Как выяснилось позже, Паше удалось незамеченной добраться до околицы деревни и в деталях разведать расположение дзотов, других укреплений противника и его огневых точек. Оставалась невыясненной лишь точная численность гарнизона. И Паша решилась обойти центральные улицы деревни. Здесь-то ее и опознал как родную сестру Григория Вежновца предатель. Пашу немедленно схватили и в тот же день повезли на допрос в Паричи.

Две недели подряд не прекращались пытки, истязания и побои. День и ночь допытывались палачи у девочки: где располагается партизанский отряд, чем он вооружен, сколько бойцов, что известно об их планах? Однако она упорно молчала.

Тогда фашисты привезли Пашу в ее родную деревню — для окончательной расправы. По их замыслам, казнь юной партизанки должна была запугать ее односельчан, сломить их дух. Перед тем как захлопнулась дверь подвала, куда вместе с другими односельчанами была брошена девочка, один из полицаев пригрозил:

— Не признаешься — завтра же тебя повесят!

Однако ранним утром 25 апреля на подступах к деревне неожиданно разгорелась жаркая схватка: отряды народных мстителей атаковали Протасы. К полудню вражеский гарнизон прекратил свое существование. От справедливой расплаты не ушли ни оккупанты, ни их приспешники.

Пока партизаны добивали гитлеровцев, Григорий с помощью крестьян отыскал подвал, где томились узники. И вот Паша, измученная, в кровавых подтеках, у него на руках. Сразу же девочку привезли в бригадный госпиталь: предстояло сделать многое, чтобы спасти ее, вернуть ей здоровье. Внимательно осмотрев юную партизанку, Ибрагим Друян ужаснулся: все ее тело, с головы до ног, было покрыто свежими кровоточащими ранами. Несколько недель настойчивого лечения и заботливого ухода понадобились партизанским медикам, чтобы поставить девочку на ноги. Понемногу Паша начала поправляться. А едва поднявшись с постели, она стала помогать Марии в ее нелегких обязанностях медицинской сестры, перевязывала раненых, кормила их. А потом, окрепнув, вернулась Паша в бригаду Федора Павловского.

С особенной теплотой и участием вспоминаю и Антонину Семенчук, человека удивительных душевных качеств, нашу партизанскую медсестру. Трудно рассказать обо всем том, что пришлось пережить ей в свои шестнадцать лет.

Январским днем сорок третьего жители Парщахи, маленькой деревушки, где Тоня жила вместе с родителями, были заняты своими повседневными делами, хлопотали по дому, по хозяйству. Война уже давно вошла в их быт, стала суровой неизбежностью со всеми лишениями и невзгодами.

Вот уже несколько часов подряд со стороны Осиповичей доносились сюда звуки разрывов гранат и пулеметных очередей. Они то затихали, то вновь нарастали, приближаясь. Не скрывая беспокойства, прислушивались к ним и Семенчуки — Антон Викентьевич и Татьяна Васильевна. Там вместе со своими друзьями вели тяжелый и упорный бой с врагом их сыновья Николай и Женя, братья.

— Отобьются! Не впервой, — успокаивая жену и дочь, говорил Антон Викентьевич.

Однако собственную тревогу ему скрыть не удавалось. Старый партизанский разведчик, он начал в последнее время сдавать — сказывались два нелегких военных года. С трудом поднимался он утром, временами не то что ходить, даже сидеть не мог — болели суставы, мучил ревматизм.

Тихонько скрипнув, приоткрылась дверь. На пороге стояли раскрасневшиеся от мороза трое ребятишек, двоюродные братья Тони — Костя, Женя и Леня. Сестренка улыбнулась им, кивнула: заходите, мол, в хату, раздевайтесь.

И вдруг она замерла, прислушиваясь к возникшему на улице шуму. Он быстро нарастал, приближаясь со стороны околицы. И вот уже можно разобрать, что это рокот автомобильных двигателей. Немцы! Антон Викентьевич, забыв о болях, резко поднялся и подошел к окну. В деревушку входили вездеходы с черными крестами на бортах. А со стороны леса приближались, держа оружие наготове, плотные цепи фашистов. Это были каратели.

Приникнув к окнам, жители деревни затихли. Настороженно следя за солдатами, селяне не догадывались о той страшной участи, которая была уготована им, хотя каждый понимал, что ничего хорошего от оккупантов ждать не придется.

Восемь фашистов направились к хате Семенчуков.

— Прячься, — кивнув на крышку подпола, тревожно прошептала Татьяна Васильевна, и Антон Викентьевич исчез в хорошо укрытом подземелье, имевшем выход на огороде.

Распахнув ударами ног дверь, в горницу ввалились несколько карателей. Первым им попался пятилетний Леня. Схватив мальчика за рубашонку, один из фашистов приподнял его с пола и передал другому. Тот, неторопливо выйдя на крыльцо, коротко размахнулся и хладнокровно швырнул ребенка в снег.

Тоня в ужасе закричала.

Вслед за Леней во двор были выброшены Костик и Женя. Прикладами автоматов и пинками каратели вытолкнули из хаты Антонину, а за ней и Татьяну Васильевну. Всех их, раздетых, по морозу повели на колхозный двор. Сюда же сгонялись и все остальные селяне.

— Шнель! Шнель! — злобно рявкали на людей гитлеровцы.