Партизанки - [27]

Горе пришло нежданно. Провожая младшего, Женю, на операцию по подрыву торфодобывающей машины, мать, как всегда, тревожилась, но не могла и подумать о том, что для ее сына этот поход окончится трагически. Четверо партизан под командованием Ивана Гацмана, преодолев более пятнадцати километров тяжелой дороги по лесам и болотам, к вечеру добрались до карьеров торфозавода «Татарка». Но уже ночью, подбираясь в глубокой темноте с зарядом тола к массивному остову торфомашины, подрывники внезапно нарвались на крупную гитлеровскую засаду.

Ночной бой, разгоревшийся на открытом болоте в абсолютном мраке, был для горстки партизан тяжелым и неравным. Плотный огонь врага, бьющего трассирующими очередями из крупнокалиберного пулемета и полутора десятков автоматов, прижимал их к земле, не давая поднять головы. Упорно отстреливаясь, прикрывая друг друга, бойцы были вынуждены медленно отползать в сторону леса. И когда до первых деревьев оставалось уже совсем немного, разрывная пуля раздробила Евгению кость правой руки.

Вот наконец и лес. Оторвавшись от фашистов, партизаны, время от времени сменяя друг друга, вели истекающего кровью юношу все дальше и дальше в чащу. Медикаментов ни у кого из них не было, и лишь повстречав на своем пути маленький лесной ручеек, друзья тщательно промыли рану водой и, разорвав на полосы нательные рубахи, туго перебинтовали се.

Но что делать дальше? Идти с Евгением, потерявшим немало крови и обессиленным, в лагерь не имеет смысла — врача в отряде нет. Рана же, серьезная и опасная, требует без промедления хирургической обработки и лечения. Иначе может случиться непоправимое…

После недолгих раздумий Иван Гацман и его друзья приходят к единственному решению: надо идти в Парщаху. До нее более пятнадцати километров, но зато там, в деревне, — отец Жени, Антон Викентьевич, опытный, известный на всю округу медик.

С каждым шагом силы у парнишки таяли, рана горела огнем, мучительная, изнуряющая боль не оставляла его ни на минуту. Последние два-три километра Женю по очереди несли на руках. И вот наконец Парщаха. Словно почувствовав, что с сыном случилась беда, на порог родного дома выбежала мать.

— Жив? — только и смогла вымолвить она.

— Живой, живой, — успокоили ее партизаны. — Руку вот только подранило.

Через несколько минут рану начал обрабатывать отец.

— Где же тебя так угораздило, родной? — перетягивая потуже выше локтя руку Евгения ремнем, сокрушенно и горестно шептал он.

Когда о ранении Жени стало известно в отряде, мы с командиром, не теряя ни минуты, выехали в Парщаху. Едва взглянув на руку Жени, мы сразу же поняли, что помочь ему еще чем-либо мы не сможем — все необходимое и возможное в таких условиях уже сделано. Нам оставалось лишь ждать и надеяться на лучшее.

А назавтра едва не случилась новая беда. Ранним утром в деревню в поисках партизан неожиданно ворвался крупный отряд фашистов. Тщательно осматривая каждый дом, они появились вскоре и в хате Семенчуков. В горнице — Татьяна Васильевна и Женя, неподвижно лежащий на кровати.

— Кто такой? — пристально вглядываясь в бледное, без единой кровинки, лицо раненого, процедил сквозь зубы переводчик.

— Сын это мой. Вторую неделю уже хворает, — с завидной выдержкой и спокойствием ответила женщина.

— Сын? Это правда?

— Ну да, конечно. Разве не видите, как он похож на меня?..

Подойдя к стене, на которой висела семейная, еще довоенная фотография Семенчуков, гитлеровец внимательно стал ее изучать, бросая время от времени цепкие, колючие взгляды на юношу. Но явное сходство во внешности его и хозяйки и снимок, по-видимому, несколько утихомирили его подозрительность.

Обшарив весь дом и забрав все продукты, фашисты вскоре ушли. Опасность, кажется, миновала. Но еще долго после этого Татьяна Васильевна не могла прийти в себя. Ведь жизнь сына только что висела на волоске…

А несколько дней спустя на лесной стоянке нашего отряда неожиданно появились взволнованные, не находящие себе места Семенчуки. Известие, которое они принесли с собой, было страшным: у Жени только что обнаружились признаки развивающейся газовой гангрены. Этого мы больше всего боялись.

— Только операция может спасти его жизнь. И причем немедленная, — невесело заключил Антон Викентьевич.

Раненого срочно перевезли в лагерь. Возле него неотлучно, день и ночь, дежурила мать. Но разве могло это изменить течение страшной болезни? Темные, синеватые пятна медленно, но неотвратимо ползли все выше и выше по искалеченной руке. Лишь немедленная ампутация руки сохраняла еще юноше некоторые шансы на жизнь.

Обсуждая один план спасения Жени за другим, мы, зрело поразмыслив, тотчас же их сами отвергали. Все они были, к сожалению, нереальны.

— Что же делать? Неужели нельзя ничего придумать? Ведь погибнет же сын!

Слышать эти слова, произносимые убитой горем матерью, нам с Евгением Качановым было нелегко. Немой, полный молчаливого укора вопрос невольно читали мы в ее иссушенных бесконечными слезами, глубоко запавших глазах.

И все-таки выход был вскоре найден. Антон Викентьевич после долгих раздумий предложил свой, на редкость рискованный, дерзкий план. Должен сказать, что поначалу он показался нам совершенно невероятным.