Партизанки - [25]

После неторопливого, но подробного рассказа о положении в районе и за его пределами, о тех трудностях, с которыми могут столкнуться партизаны при нанесении ударов по вражеским магистралям, Ольховец задумчиво произнес:

— Надо вам иметь хотя бы несколько партизан, хорошо знающих местность, знакомых с жителями окрестных деревень и сел. Без этого не обойтись — и живая связь с народом будет, и самые точные, проверенные разведданные. Передам-ка я вам, пожалуй, семью Семенчуков! Им вы можете довериться во всем.

Так мы впервые услышали об этих людях, ставших впоследствии нашей надежной опорой и поддержкой.

И вот наконец первая встреча. Вся семья в сборе. Хозяин дома, мужчина лет пятидесяти, сухощавый и подвижный, знакомит командира отряда Евгения Качанова и меня со своей женой Татьяной Васильевной.

Статная, высокого роста женщина с натруженными работой крестьянскими руками смотрит на нас ласково и доверчиво. Ее задумчивые темно-карие глаза, в которых светятся материнское тепло и доброта, то и дело обращаются к сыновьям — Николаю и Жене.

Старшему из них, Николаю, на вид лет восемнадцать. Рослый, красивый парень, чем-то неуловимо похожий на мать, он стоит, опираясь на немецкий ручной пулемет. Через плечо у него перекинута уже не новая, но аккуратно протертая и стянутая ремешком гармонь, в левой руке — темно-серая широкополая шляпа. Лицо парня, открытое и приветливое, светится радостью: судя по всему, Коля уже знает, зачем мы здесь. И мысль о переходе в наш отряд, крупный, хорошо оснащенный автоматическим оружием и минометами, ему явно по душе.

Рядом с ним — Женя, едва достигший своего шестнадцатилетия. Он, не мигая, будто завороженный, рассматривает своими большущими синими глазами подтянутого, в армейской гимнастерке и с автоматом на груди Евгения Качанова. Боевой вид командира отряда, видимо, зачаровывает Женю.

— Вчера я виделся с Ольховцом, — сразу же приступил к делу Антон Викентьевич. — Разговор был серьезный. Семен Миронович считает, что настала пора переходить мне и сыновьям в ваш отряд. Что ж, мы готовы!

Брови Качанова удивленно взметнулись. Разве можно при ребятах говорить о таком?

Наступила неловкая пауза.

— Неужто раздумали? — расценил по-своему наше молчание Семенчук, однако тотчас же, догадавшись обо всем, скупо улыбнулся: — У нас, знаете, в семье друг от друга секретов нет. Говорите смело о чем угодно. Все свои… — И он ласково положил руку на плечо дочери.

— Ольховец нам посоветовал, — заговорил Качанов, — оставить вас, Антон Викентьевич, здесь, в деревне.

— Согласен. Здесь я смогу больше пользы принести. А Николая забирайте — он уже давно партизанит. Проводником вам будет и добрым разведчиком.

Вскоре все наши дела были обсуждены. Решено было, что Коля уходит с нами, а через несколько дней придет в отряд и Евгений. Антон Викентьевич и Татьяна Васильевна остаются в Парщахе, будут собирать подробные сведения о силах, вооружении и замыслах врага и поддерживать с нами постоянную связь.

Настало время расставаться с нашими новыми друзьями.

— Ну, Николай, прощайся с родителями, — надев пилотку, сказал я.

— А что мне с ними прощаться, товарищ комиссар? Не в первый уже раз из дома ухожу. С прошлого года в партизанах. Привыкли все…

— Будь счастлив, сынок, — горячо обнимая старшего, прошептала мать и, тотчас же обернувшись к нам, едва дрогнувшим голосом спросила: — Проводить разрешите?

— Конечно, — взглянув на Николая, отозвался командир.

По чуть глуховатому голосу Татьяны Васильевны, по ее повлажневшим глазам нетрудно было понять: волнуется мать! Нелегко, видно, даются эти проводы ей — каждый раз словно впервые!

Отряд растягивается по лесной дороге. Татьяна Васильевна, едва поспевая, идет рядом с сыном. Кто знает, что ждет его впереди? Быть может, уже завтра…

Николай, положив тяжелый ствол пулемета на плечо, шагает размашисто, упруго и укоризненно поглядывает на мать: что, мол, скажут товарищи? Он негромко, вполголоса, просит:

— Ну хватит, мама, иди домой!

Но женщина непреклонна. Когда еще доведется свидеться… Вот и лагерь. Среди густого, уже зазеленевшего кустарника и листвы деревьев партизанские шалаши едва приметны. Лишь голубой дымок костра робко вьется над лесной поляной.

Впервые строжайший закон лесной жизни — посторонним нет места в лагере! — нарушен. Однако на то были причины. Хорошо помня прощальные слова Семена Ольховца: «Доверяйте Семенчукам во всем. Они для вас — живая и крепкая связь с народом!», мы умышленно демаскировали перед Татьяной Васильевной лагерь нашего отряда. Теперь дорога сюда открыта для нее в любое время дня и ночи.

Подождав, пока сын устроится в одном из шалашей, мать тихонечко присаживается возле него, долго, словно прощаясь, молчит. Невеселы, нелегки, конечно, думы.

Минут через двадцать она медленно поднимается, прижавшись напоследок к широкой груди сына.

— Поберегите его, — просит на прощание Татьяна Васильевна и, словно извиняясь перед нами, с тревогой в голосе добавляет: — Уж больно горячий он у меня. Везде впереди быть хочет!

Мы с командиром твердо пообещали выполнить ее материнский наказ.

Быстро и незаметно летят дни. Николай, веселый, общительный и не из робкого десятка (это сразу же замечают и признают все), по душе партизанам. Вскоре его уже считают своим, старожилом.