Партизан.Ру - [20]

— Что ж он у тебя в таком виде-то? — укоризненно покачал головой батюшка, — На вот, прикройся, чадо! — и он ласково, но настойчиво надел на Кучелапова тёплый подрясник. Против обыкновения, Кучелапов сбрасывать одежду не стал, ибо и скоты покоряются воле Божией. Князь незаметно опустил в карман подрясника плоский латунный предмет — и, испив с отцом Трифоном чаю, отбыл.

Наутро был большой престольный праздник — Вербное Воскресение, и слух о явлении в монастыре блаженного разнёсся среди окрестных старух стремительно. К нему потянулись на поклон. Обычные собачьи повадки, в исполнении серьёзного пятидесятилетнего мужика, почему-то вызывали у прихожанок чувство религиозного умиления.

— Сподобил же Господь! — перешёптывались они, складывая скромные приношения у конуры блаженного Васеньки, — а моей-то Люське непутёвой жениха предрёк! Вот эдак ноженьку задрал батюшка!

Особенно старушкам нравилось, когда блаженный, по собачьему обыкновению, начинал поедать свой кал. Считалось, что это к деньгам.

* * *

— А я уж и вправду думал, что это ваш Домкрат медведем оборачивается! — произнёс Олег, подавая Индиге дымарь. Она умело управлялась в улье без сетки, и голодные злые майские пчёлы её не трогали. Она хихикнула тихо.

— Ну, Домкрат, конечно, медведь. Но не до такой же степени.

— И откуда ты взялась такая… волшебная?

— Я — с Алтая, — серьёзно ответила она. — Мать шаманкой была, и меня научила. А когда она в тайге замёрзла, меня старец подобрал, уже почти неживую. Вот он много знал. Солнышку поклонялся, прошлое, будущее видел. Ему триста лет было.

— Ну уж и триста… Умер всё-таки?

— Ушёл. Посох взял и ушёл. А мне велел сюда ехать, к дедушке Тихону Алексеичу.

— А этот улей что — пустой? Никто не летает…

— Если никто не летает, это ещё не значит, что улей пустой, — лукаво улыбнувшись, Индига подняла крышку и, запустив в улей руку, извлекла из него — Олег даже присвистнул — укороченный автомат Калашникова.

— А дело было так, — принялась она рассказывать. — Дедушка пошёл поохотиться, а мы с Топтыгой грибы собирали — кто больше найдёт. Дедушка выстрелил — и тут из лесу выскочила страшенная собачина и кинулась на меня. Топтун её задрал — и спрятался в куст. К нам шёл совсем плохой человек. Топтун очень умный и чувствительный, и меня в обиду никому не даёт. Тот бандит хотел на меня напасть — и Топтун его убил. Для бандита было так даже лучше — а то бы его сожгли заживо. Я близкую смерть любого человека вижу. Потом я забрала автомат и спрятала в пустом улье — почувствовала, что он пригодится скоро. Возьми!

Олег, дивясь, взял потёртый АКСУ, вспомнил, чему учили на военных сборах и, отстегнув магазин, передёрнул затвор. На мох вылетел патрон — магазин был полон. Олег вернул магазин на место и поставил на предохранитель. Ну, дела!

— Он что у тебя, медведь, дрессированный? — спросил он.

— Это ты — дрессированный. А мы с Топтуном просто друзья.

— И что, правду говорят, что ты язык зверей понимаешь?

— Чего ж тут непонятного? У них язык простой. Вас трудно понимать. Животные всегда говорят правду. Люди всегда лгут. Говорят одно, думают другое. А делают третье. У зверей этого нет…

* * *

— Нет, врёшь, — думал про себя злорадно начальник Верхопышемского РОВД Иван Ильич Совков, деланно позёвывая на Чаплинском инструктаже. — Эту ведьму в монастырь помелом не загонишь. Бандгруппа, может быть, и правда там скрывается — чёрт их поймёт, этих попов, за кого они на самом деле. А ведьма — нет! Ведьма в лесу осталась.

ОМОНовцы, получив инструктаж и выданные Чаплиным под расписку ампулы, затопотали к машинам, поднимая пыль тяжелыми берцами. А Совков направился к своему приятелю — директору охотхозяйства Гномову. Оттуда вышел, воровато озираясь, с длинным чехлом под мышкой. В машине развернул необычное ружьё, разобрался в конструкции. Плохо, что однозарядное. Пять капсул к нему — Гномов сказал, лося валит. На карте-километровке отметил, послюнив карандаш, место в лесу, где закончился сигнал навигатора, перед тем, как неожиданно всплыть в Белозерье. Вот здесь, значит, она, сучка! Чаплин проворонил момент перемещения, но ясно было, что банда перебралась туда за ночь на машинах.

Вернувшись в кабинет своего зама — в его собственном по-хозяйски обосновался Чаплин — Иван Ильич вызвал старшего опера Соколова — угрюмого, цыганистого обличьем, костолома, и молодого, с румянцем во всю щёку, сержанта Пронькина.

— Что-то ты у нас, Соколик, в капитанах засиделся, — с деланным сожалением произнёс Совков. — Не находишь?

— Так взыскания ж, товарищ подполковник…

— Взыскания… А ты не нарушай! Беспредельничаете сами, а потом про вас в газетах марают. А ты, Пронькин, как — ещё не женился?

— В общаге какая женитьба, — вздохнул Пронькин, краснея.

— В общем, так, орлы. Поедете со мной на спецзадание. Секретное! Государственной важности. Если вернёмся с победой — быть тебе, Соколов, майором. А тебе, Пронькин, коттеджик выделим из фондов. Ну, а меня, наверное, в область переведут, в аппарат управления… А то и повыше, — размечтался толстый Совков — аж в пот кинуло.

— У тебя, Соколов, в сейфе по делу о наркоманах вещдоки сохранились? Или всё уже употребил?