Партизан Лёня Голиков - [35]

– Клянусь!..

– Голиков Леонид! – вызвал Гвоздев. Дядя Василий подтолкнул Леньку локтем:

– Иди.

Ленька вышел из строя, подошел к командиру, не помня себя от волнения, взял карандаш и непослушной рукой написал: «Дер. Лукино Мануйловского сельсовета. Л. Голиков».

Потом встал перед комиссаром и, забывшись, вскинул руку в пионерском салюте. Он смутился, сообразив, что не так все сделал, а учитель обнял его за плечи и растроганно сказал:

– Молодец, Леня! Правильно!..

Когда все новички отряда подписали партизанскую клятву, Василий Григорьевич поздравил их с принятием присяги и предупредил, что отдыхать придется недолго. К вечеру надо быть в селе Белебелке – районном центре, расположенном в партизанском крае.

В полдень отряд выступил дальше. Впервые за эту неделю партизаны шли днем по открытому месту. Они шли по территории лесной республики. Но на всякий случай командир приказал выслать вперед разведку: не ровен час, могут наскочить каратели.

В партизанском крае

По малоезженой и пустынной дороге шли двое: подросток с худым бледным лицом и женщина, еще более изможденная, чем мальчик. Они с трудом тянули за собой деревянные санки. Шли они медленно, часто останавливались – не шли, а брели по глубокому снегу. Санки казались им непомерно тяжелыми. Женщина и подросток напрягали силы, всем телом подавались вперед, и со стороны казалось, что они вот-вот упадут, а не падают лишь потому, что их удерживает натянутая веревка.

В груде тряпья, наваленного на санки, полулежала девочка и безразлично глядела на дорогу.

Мальчику было лет четырнадцать. Из-под его шапки выбивались темные потные волосы. Он очень походил лицом на девочку, которая сидела в санках: такие же прямые брови, такие же карие глаза, глядевшие исподлобья.

До села, которое виднелось впереди, было еще километра два, а женщина совсем выбивалась из сил. Подошли к овражку, через который прежде был перекинут мост на высоких сваях. Сейчас мост стоял разбитый, сожженный, и дорога проходила низам через дно оврага. Съехали туда легко, а подняться не хватало сил.

– Отдохнем, Митя, – сказала женщина и устало опустилась на край санок.

Подросток присел рядом на корточки. Путники и не заметили, как сзади к ним подошел человек в тулупе и басовито спросил:

– Что за люди будете? Откуда путь держите? Женщина медленно повернулась, посмотрела снизу вверх на бородача, стоявшего перед ней с берданкой, и нехотя ответила:

– Из Старой Руссы мы. С детьми в деревню иду, к родственникам. Притомились мы…

– Эх, горемычные, – вздохнул бородач. – Что же мне теперь делать с вами?.. Ванька!

С другой стороны оврага, будто из снега, вынырнула голова, и отозвался тоненький голосок:

– Я здеся! Чего, дядя Влас?

– Подь-ка сюда. Тащите вдвоем салазки, а я пособлю хозяйке.

– Да нет, я сама, – запротестовала женщина, носил у нее хватило лишь на несколько шагов. Тогда она оперлась на руку Власа и медленно стала подниматься в гору. А ребята вдвоем впряглись в санки, легко взобрались по откосу и стояли, поджидая остальных.

– Дядя Влас, а мы давно здесь, – встретил мальчик поднявшихся наконец взрослых.

– Давно-то давно, – проворчал Влас, – а не сообразишь, что в село надо сбегать за конями. Ну-ка живо – одна нога здесь, другая там!

Ванька тотчас же припустился по дороге.

– Пойдемте в землянку, там все потеплее будет, – сказал Влас.

По неглубокой траншее прошли к землянке, вырытой в бугре и совершенно невидимой со стороны дороги. С салазок встала девочка лет восьми.

Вошли в землянку. Огонь в железной печурке чуть теплился, в неплотно прикрытой двери светились щели, но было здесь все же много теплее. Вдоль стены тянулись нары, сбитые из жердей и покрытые мятой соломой. Женщина опустилась на нары и спросила:

– До Белебелки-то здесь далеко будет? Все идем да идем… Шестьдесят верст одолеть не можем.

– Считай, она самая и есть – километр ходу. А тебе в Белебелку надо? – спросил Влас, подкидывая в печку щепу.

– Нет, еще восемнадцать верст. – Она назвала деревню. – Гвоздева Ивана Федоровича, может, знаете? Это отец мой.

– Деревню как не знать, а Гвоздевых не слыхал, – ответил дядя Влас. – А Белебелка-то тебе зачем понадобилась?

– Нам говорили, здесь Советская власть начинается. Верно это?

– А как же! Фашисты сюда ни ногой. Как сунутся, им по мордам, как сунутся – по мордам. Так и отвадили. Я на что стар, а и меня тоже в дело определили. Дорогу сторожу. Как что – сигнал: немцам встреча! Вас-то я тоже давно приметил. В нашу республику со всех концов народ идет, все защиты ищут… Да что ж это, нечистая душа, не горят они?!

Дядя Влас встал на колени, низко пригнул голову и, сощурившись, начал дуть. От его ласковых слов, от заботливого отношения к незнакомым людям, от того, как старательно раздувал он огонь, веяло такой добротой, таким задушевным человеческим теплом, что и женщина как-то повеселела.

– Спасибо вам, дядя Влас. Так, кажется, вас зовут?.. Спасибо! Доброта теперь нам в диковинку. Ой намучились мы! Вспомнить страшно! Сперва на Ловать ушли, потом на плотах уплыли, как все. На лиманах жили. К осени выгнали нас немцы. Привезли пушку, сказали – стрелять будут. Мы назад в Руссу подались. Мужа в гестапо забрали. Тут тиф, голодуха… Сынок, спасибо, посадил нас на санки да и повез. Два дня вез, потом я понемногу начала вставать, а под конец и сама впряглась.