Партизан Лёня Голиков - [33]

Из Рамушева вышли под вечер. Шли краем накатанной дороги; то и дело отряд обгоняли груженые машины, мчавшиеся к фронту. Тягачи волокли пушки, на лафетах, свесив ноги, сидели артиллеристы в зеленых касках. На перекрестках стояли девушки-регулировщицы с красными флажками. Было оживленно, как на большой улице.

– Гонят фрицев, по всему видно, – сказал Василий Григорьевич, шагавший с разведчиками впереди отряда. – До передовой нам идти да идти…

Наметанным взглядом Мухарев определил, что фронт отодвинулся еще дальше. Лавина машин, повозок, людей, устремленных вперед, говорила о том, что наше наступление продолжается и проходит успешно.

Ленька шел рядом с учителем. После недавней истории, когда Тропов чуть не прогнал его из отряда, он старался держаться поближе к Василию Григорьевичу.

Кроме оружия, партизаны несли лыжи. На дороге были они ни к чему, но в отряде ходили разговоры, что скоро придется свернуть с большака и идти целиной.

Начинало темнеть, когда разведчиков нагнал невысокий человек.

– Товарищ Мухарев, – обратился он к учителю, – пошли-ка своих молодцов ночлег поискать. Не то сам поезжай. Может, деревня где уцелела, заночуем пораньше. Так вот и шукай по этой дороге. А это что за пистолет с винтовкой?

– Ученик мой. Тот самый, про которого я рассказывал, – ответил Василий Григорьевич.

– Что-то уж мал больно… Ну да ладно, не ворочать же его теперь. Вместе с ним и поезжай, пусть привыкает…

Это был командир отряда Гвоздев, которого Ленька до сих пор еще ни разу не видал.

Место для ночлега нашли километрах в семи. Селение стояло в стороне от дороги. Как и Рамушево, оно сильно выгорело, и только на краю деревни уцелело несколько бань. Василий Григорьевич поехал навстречу отряду, а Ленька с дядей Василием принялся готовить ночлег. При свете спичек они замели сор да притащили несколько снопов ржаной соломы, которую неведомо как высмотрел в темноте дядя Василий.

Поджидая отряд, Ленька привалился на мятую солому и тут же заснул. Проснулся он, когда в бане было полно народу. Партизаны вповалку укладывались спать.

Это была последняя ночевка под крышей. Чуть свет прошли немного по наезженной дороге и свернули на узкий проселок. Вскоре и он кончился. Партизаны встали на лыжи и углубились в лес.

Болотами и лесами шли несколько суток. Иной раз забирались в такие дебри, что казалось, невозможно и выбраться. Лохматые ели поднимались вокруг непроходимой стеной. Их сменяли осиновые перелески, переходившие в болота, покрытые заиндевевшими кочками с сухой и жесткой, как щетина, осокой. Часть отряда шла целиной, прокладывая дорогу по снегу, потом тянулся обоз подвод в двенадцать, а сзади снова шли партизаны.

День проходил за днем, а конца пути не было видно. Никто не знал, когда отряд перейдет линию фронта, но этого момента ждали с нетерпением и волнением. Особенно новички. На привалах удивлялись: как далеко за Ловать угнали фашистов! Кто-то предположил, что идут партизаны вдоль линии фронта, а командир нарочно выбирает самые глухие места, чтобы приучить новичков к походной жизни.

Возможно, что в этих разговорах кое-что было вер но. Новичкам не хватало дисциплины, опыта, военной сметки, а иной раз просто навыков походной жизни.

На первом переходе несколько человек натерли ноги. Натерли не так уж сильно, однако пришлось усадить их на подводы вместо ездовых. Иные не могли управиться с лыжами: то обрывались у них ремни, то лыжи разъезжались в разные стороны, то они роняли палки…

Что касается Леньки, то со стороны казалось, будто на него и не влияет новая обстановка. Можно было подумать, что он легко переносит партизанские тяготы – суровые холода, бессонные ночи, долгие переходы. Но это только казалось. Уставал, выматывался Ленька сильно. Да и немудрено: усталость валила с ног даже здоровенных парней. Но Ленька держался, хотя иной раз так было тяжко, что ноги заплетались.

В такие минуты Василий Григорьевич косился на Леньку и спрашивал:

– Что, устал? Садись на подводу.

– Нет, – отвечал Ленька. – Ни капельки. На пенек налетел.

Он делал вид, будто и вправду споткнулся о какой-то пенек, торчавший под снегом, даже оглядывался на него, хотя никакого пенька не было.

Ленька продолжал шагать, а Василий Григорьевич, довольный выдержкой своего ученика, улыбался тайком: кремень парень!

Конечно, Леньке помогало еще и то, что приобрел он в пионерском отряде. Жизнь в лесу, на речке, военные игры, далекие походы сделали его выносливым, крепким. Он мог в два счета разжечь костер в заснеженном лесу, спать под открытым небом и не знал, что такое простуда. Прикорнув у костра на еловых ветках, он мгновенно засыпал и, если было нужно, так же мгновенно просыпался – бодрым, будто проспал целые сутки. Командир отряда даже ставил его в пример другим.

Партизаны шли безлюдными местами, не встречая ни своих, ни гитлеровцев. Все терялись в догадках: где же линия фронта? Первое время шли днем, а ночью спали. Но потом все стало наоборот: отдыхали днем, выставив кругом охрану, а выступали с вечера и потом останавливались на дневку перед рассветом. За все то время, как партизаны свернули с дороги, им не встретилось ни единой живой души. Партизаны не видели ни солдат, ни деревенских жителей. По самым скромным подсчетам, прошли километров сто.