Партизан Фриц - [13]

Через переводчика немец спросил Максима, где его сын староста Алексей Петунов.

— Он поехал в комендатуру на совещание.

— Собрать всех полицейских, которые находятся на месте! Пусть немедленно явятся сюда с оружием, — последовал приказ.

— Ванька, — обратился Максим к Стручкову, — беги за ребятами.

Тот поспешил выполнить приказание.

— Да вы садитесь, ваше благородие! — лебезил старик. — Может, покушать желаете?

— Спасибо, сыты, — сказал переводчик и ребром ладони провел по шее.

Заговорил офицер. Отрывистые немецкие слова магически действовали на старика. Лицо его вытягивалось, рот раскрывался, глаза преданно смотрели на говорившего. Петунов силился понять.

Переводчик пояснил:

— Господин лейтенант недоволен вами. Хлеб жрете зря, говорит.

Максим поскреб в затылке, робко возразил:

— Кое-что сделали, ваше благородие. Но признаем, маловато еще, порядку твердого нету.

Петунов на какое-то время смолк. Его глазки — маленькие, выпуклые, как у рака, — сузились, в зрачках вспыхнули холодные огоньки.

— Повремените, господа хорошие. Все будут как овечки кроткие, как мышки тихие… В седьмом колене будут вспоминать Максима Петунова, антихристы! У меня ведь к ним свой счет.

— Какой такой счет? — спросил переводчик.

— Вот эти хоромы, — тряхнул бородой старик, — большевики в тридцатом от меня тю-тю. Нас на Соловки, а сюда голодранцев Прохоровых вселили. Видите ли, у них ребятишек как саранчи — не пересчитать. И им, дескать, худо в своем скворечнике, тесно. Вот как советские начальнички решили! Мы вкалывали, килу наживали, а те, которые только ночью работали — чтоб им ни дна, ни покрышки, — наши труды тю-тю… Ну, я им показал, когда вернулся сюда…

Старик прямо распалился, вспоминая пережитое. Он достал табакерку, дрожащими пальцами свернул цигарку, закурил и, немного помешкав, продолжал:

— Не так давно к нам забрели тут трое. Из плена бежали. Просили: укройте от немцев… Укрыли… Землицей матушкой. Сын мой Алексей стрелял лично, а я закапывал.

— Да ты не хуже эсэсовца, — заметил переводчик.

— Стараемся, — стряхнул пепел с цигарки Максим. — Был еще случай. Поймали тут одного субчика-голубчика. Говорили, партизанам помогал. Водили по деревням, опознать эту личность хотели. Никто не признал. Стали наши ребята (и сын мой, понятно, тут) допрос вести. Молчит, химик. Его плетью легонько. Словно воды в рот набрал. Обольют из ведра — и снова шомполами. Не признается. Тогда удальца привязали к кобыльему хвосту — да к булыгинскому оврагу. Пока скакал до него — и душу богу отдал. Царство ему небесное.

Старик перекрестился.

— Недалеко от нас жил Федоров Михаил. — Петунов головой кивнул в сторону. — Активистом был, безбожник. Когда власть сменилась, притаился. Но не ушел от нашего глаза. Выследили мы, прятал он раненого красноармейца. Накрыли ночью…

Максим бросил окурок на пол, растоптал, сплюнул, продолжал:

— Что касаемо партизан, то их, дьяволов, не переловишь, в норы забились, как кроты. Зато уж их помощничкам даем сполна. Жила у нас тут такая Ксенья, корову имела и партизан молочком поила. Пришлось ее освободить от коровы, а заодно от дома и всех пожитков…

Старик не договорил. Из окна было видно, как группа полицейских с оружием в руках торопливо шагала к дому Петунова. Через минуту отворилась дверь, и на пороге с автоматом появился Стручков.

— По вашему приказанию полицейские Задорьинского гарнизона явились.

— Приказано всем явиться на сборный пункт в Шумилове. Подробное задание получите там, — передал переводчик по-русски приказ офицера. — Вы тоже пойдете с ними, — повернулся он в сторону старшего Петунова. — Господин лейтенант очень сожалеет, что не застал вашего сына.

Вышли на улицу. Переводчик шагнул в сторону и приказал:

— За мной!

Полицаи встали за ним по двое в ряд. Колонну замыкали люди в немецких мундирах. Сразу взяли широкий шаг.

— Запевай! — приказал переводчик.

Миновали деревню, околицу, клеверное поле.

Проселок потонул в зелени мелколесья. И вдруг из кустов неожиданно:

— Руки вверх!

На перепуганных полицаев глядели дула автоматов. Сопротивление было бесполезно. К немалому изумлению полицейских, сопровождавшие их солдаты в немецкой форме стали помогать партизанам разоружать колонну. Они великолепно говорили по-русски. И только человек в форме фашистского лейтенанта был настоящим немцем.

— Маскарад окончен, господа, — сказал оторопевшим полицаям «переводчик». Это был Петр Рыбаков. — Наш маршрут, извините, придется изменить. В Шумилове нам пока делать нечего…

Предателей привели в лагерь и здесь судили.

Командир отряда, когда ему доложили о том, как прошла операция, сказал Шменкелю:

— Вы, Иван Иванович, — настоящий артист. И крепко пожал ему руку.

10. На другую дорогу

Мощные операции объединившихся партизанских отрядов обеспокоили гитлеровское командование. Боясь бросить войска в густые зеленые массивы, оно решило взять партизан измором. Многочисленные эсэсовские и полицейские части плотным кордоном обложили Вадинский лес.

Для отряда «Смерть фашизму» наступили тяжелые дни. Запасы продовольствия таяли. Нормы продуктов для бойцов пришлось сокращать уже несколько раз. А голод усиливался с каждым днем. К тому же болезни, эти постоянные спутники недоедания, подкарауливали ослабевших бойцов отряда.