Партия в преферанс - [2]

Все смолкло, наступила жуткая, зловещая тишина, не сулящая ничего хорошего.

Вдруг рядом что-то прошелестело, Николай почувствовал на своей шеке чужое легкое дыхание. У него волосы зашевелились на голове. Хотел крикнуть, но от страха пропал голос.

И тут опять ударило…

Николай Федорович метнулся на край постели, пытаясь спастись от удара. Сонный, он вжимался в подушку и не мог проснуться. Кто-то управлял его подсознанием: он видел себя одновременно и восьмилетним мальчишкой, сорванцом Колькой, веселым, жизнерадостным пацаном, и измотанным жизнью и обстоятельствами Николаем Федоровичем Першиным, давно махнувшим на себя рукой унылым немолодым неудачником. «Оглянись!» — хрипел кто-то. «Нельзя оглядываться, нельзя!» — заголосили рядом.

Молнии плясали и плясали вокруг в сумасшедшем танце и в их ослепительном свете он видел желтые монеты, которые сыпались ему прямо на голову и больно-пребольно лупили по стриженому затылку. Он хотел прикрыть голову руками, но не было сил, тело не слушалось его. А-а-а, — закричал он, и не услышал своего голоса. В ту же секунду на него обрушился страшный удар, и все пропало.

…Николай Федорович очнулся от тяжелого сна, когда за окном стояла глухая ночь, и застонал. Опять! Опять его мучили кошмары.

Он с трудом приподнял голову и стал ощупывать её дрожащими пальцами. Видения не исчезли вместе со сном, они были тут, рядом. И монеты. Проклятые монеты с двуглавым царским орлом. Их было много. Опять этот чертов клад манил его! Николай бежал от грозы, а вслед кто-то ухал и хохотал. Клад Пимена… Как наваждение, как болезнь. Нельзя было ни сбежать, ни отделаться от этих мыслей. И бородатое лицо, застывшее как маска, снова преследовало его. Или наказывало сделать что-то.

Он сел на постели и вытер пот со лба. Сердце бешено колотилось. За окном было темно. Зажег ночник и взглянул на часы: три часа ночи. Николай удивился, меньше трех часов прошло с тех пор, как заснул, а казалось — целая вечность.

«Не надо было на ночь водку пить, — с запоздалым раскаяньем подумал он, — мать бы этого не одобрила».

Он робко оглядывал комнату, словно очутился здесь впервые, и с трудом приходил в себя. Повернул колпак настольной лампы так, чтобы осветилось все помещение. Темнота отступила, но страх остался. Николай почти физически ощутил постороннее присутствие.

Он боялся оглянуться назад, казалось, что в спину смотрят чужие глаза. Это угнетало, мучило, доводило до умоисступления. Такое случалось и раньше, когда внезапно просыпался ночью весь в испарине и не находил себе места. Появилось странное предчувствие, что сегодня случится что-то необыкновенное.

Проклятая напасть! Николай сжал кулаки. Когда это началось? Почти сразу после смерти матери. А до этого?.. Нет, он покачал головой, при матери кошмары мучили его редко. При жизни она оберегала его от всего неприятного. И во сне и наяву.

Николай Федорович грустно улыбнулся.

Кто поверит, что он, сорокатрехлетний мужик под метр девяносто ростом, относительно крепкий, и умеренно пьющий, не защитивший десять лет назад кандидатскую диссертацию по собственному раздолбайству, а сейчас не желавший этого делать принципиально (кому нужна теперь его диссертация?), — будет с криком просыпаться по ночам и чувствовать себя беспомощным мальчишкой? Пропади все пропадом! Голоса, предостережения… Какая чушь! Он, современный человек, думает о всякой ерунде. Видения, которые насылают на него… Кто сейчас верит в этот несусветный бред? Глупость, бабкины сказки! Расскажи кому-нибудь такое, не просто на смех подымут, но и чего похуже может случиться. После таких откровений одна дорога — в сумасшедший дом. Видно, действительно, пора заканчивать с употреблением спиртного, так недолго и до белой горячки допиться.

Он вздрогнул и замотал головой: не столько вчера и выпил, чтобы такая чертовщина донимала.

Николай с унылым видом наблюдал, как случайно залетевшая в комнату ночная бабочка билась об абажур настольной лампы. Нелепо как-то жизнь прошла. Быстро и нелепо. Казалось, только в детстве было что-то настоящее, а сейчас не жил, а существовал: вернее, прозябал. Сегодня он особенно остро почувствовал свое одиночество и беспомощность.

Николай поднялся и сделал несколько нетвердых шагов. Надо кончать с этой дурью, а то и впрямь в сумасшедший дом загремишь, только там могут по достоинству оценить его закидоны.

Першин нагнул голову и до боли прикусил губу. Упрямая мысль, как заноза, засела в мозгах и не давала покоя: он сегодня перевернет все в их небольшой квухкомнатной квартирке, — Николай все ещё продолжал думать о матери как о живой и до сих пор говорил «их квартира», — но найдет ответ на мучившие его вопросы.

Едва принял такое решение, стало легче. Конечно, должно остаться что-то, подтверждающее или опровергающее его предположения. Сейчас он думал о предстоящем деле, как о некой математической задаче, которую предстояло решить. Ему, без пяти минут кандидату физико-математических наук, так было легче и привычнее.

Вот почему Николай очутился в материнской комнате поздно ночью.

С тех пор, как мать умерла, он не притрагивался к её вещам, оставив все, как есть. Еще вчера никакие силы не могли заставить его выдвигать ящики пузатого комода и рыться в шкафу. Сегодня он был просто обязан разобраться со всей этой чертовщиной, не дававшей жить спокойно. Если не найдет ответа на мучившие его вопросы сегодня, значит… Значит, этого не произойдет никогда, жестко закончил он и, полный решимости, приступил к поискам.