Паровозик из Ромашкова и другие рассказы - [53]

трамвая находились задние двери теперь лишь рваная пробоина, заляпанная засохшими пятнами

крови. Выходец из подземного мира подошел ближе, даже не боясь. Заглянул внутрь трамвая. На

голову в противогазе слепо смотрел расколотый человеческий череп, а рядом валялись

разодранные остатки вещей. Сорванный противогаз, порванная трубка от него же, растерзанные

куртка и рюкзак, да много еще чего…не было только оружия. Вот, люди…нет бы, похоронить

останки по-человечески, так нет, нужно обобрать мертвого и оставить там, где умер. Такие

сейчас принципы. Они во все времена менялись, но основы вечны. Интересно, а как погиб

автоматчик?.. Противогаз так же, как и череп, слепо смотрел круглыми окулярами на останки

бойца. Ого, да тут даже в крыше дыра…человек поднял голову, смотря на эту пробоин. Дождь, ненавязчиво накрапывавший всё это время, усилился. Тихая мелкая дробь выбивала ритм

вымершего города по асфальту и железным частям трамвая. Метровец отошел от бронированного

короба с номером «47» и огляделся: дома с выбитыми стеклами. Разрушенные и разграбленные

пустые коробки магазинчиков с трещинами, перевернутые и обугленные ларьки, битое стекло, разверзнувшийся асфальт…жизнь потеряла яркие цвета, отдав весь колорит ослепительно

белоснежному ядерному взрыву. Всё потускнело, изжило себя. Апатия, тоска, грусть – всё это

нынешний Петербург. На душе у жителя метро заскребли кошки. Хотя, не кошки даже, а большие

крысы. «Почему всё так?» - думал он, глядя на жухлый, маленький листик, гонимый ветром по

разбитой дороге. «Вот так и каждый из нас. Вроде существуем, но ведь не живем, а просто идем

дальше по искалеченной судьбой дороге», - вздох. Деревья всё еще сбрасывают листву, хотя они

должны были погибнуть. Покачав головой, фигура мужчины направилась дальше по дорожке

между рельсами.

Мимо проплывали брошенные человеческие жилища, ставшие общей могилой для тех, кто не

успел спастись в подземном убежище. Остовы машин с частями скелетов внутри, перевернутые

мелкие постройки непонятного назначения, скрюченные деревья, опавшая сухая и рыжевато-

коричневая листва, которая иногда словно подскакивает, подкинутая ветром, и шуршит. Вот она, музыка разрушенного города: мелодия шуршания листьев, ритм дождя, рвущее сердце на части

завывание ветра в том или ином пустом подъезде, капание дождевой воды с грязных детских

площадок, на которых уже никогда не будут шумно играть дети; и взрослые, которым никогда

больше не суждено пройтись с коляской по площадке или посидеть на скамейке. Минутная

остановка. Оглядывая отрывок пейзажа, выходец из метро заметил движение вдалеке. «Стая

собак…а вон и летящая точка далеко на небе. Сейчас отдохну, и идти надо», - мужчина присел

на железную конструкцию, напоминающую покореженную остановку. Неспешно снял рюкзак, достал флягу, приподнял противогаз и сделал несколько глотков – питьевого клапана у метровца

не было. Создавалось впечатление, что точка на небе патрулировала небесное пространство, кого-то выслеживая. Вполне возможно. Совсем недалеко послышался лай, усиленный эхом

пустых и бесхозных дворов. Пора уходить. Убрав флягу в рюкзак, человек ускорил шаг. В

постъядерном городе точно есть душа. По-своему притягательная, но капризная и таинственная.

Кому-то она позволяет найти свою цель наверху, кого-то она убивает на пол пути к цели, кормя

кошмарных порождений ядерного удара. Городу незачем уничтожать тех, кто заперся в

железобетонном лабиринте – люди сами перегрызут друг друга, если не опомнятся. А даже если

и объединятся во имя выживания – то, что потом? «Что будет через много лет, когда меня не

станет? Смогут ли остатки человечества медленно, по крупицам вернуть былое величие

цивилизации человека, или же люди создадут что-то новое на месте останков их прежнего дома?

Выберутся ли на поверхность для повторной колонизации? Или просто перережут и перестреляют

друг друга? Я этого точно не узнаю», - тяжело дыша, путник замедлил шаг. Постояв с минуту, он

медленно выпрямился.

«Ну, вот я и дошел», - губы мужчины под противогазом тронула едва различимая тень улыбки.

Спустя некоторое время он добрался до темно-красного О-образного здания, покрытого

большими, змеящимися черными трещинами, в одну из стен которого впился синевато-зеленый

плющ, едва-едва подрагивающий, если присмотреться. Как живой. Дождь теперь тихо шептал то

ли предупреждение, то ли наоборот, сулил удачу. Но вот тумана метровец опасался: конца

дороги уже не было видно. Асфальт стал темно-серым и мокрым. Мелкий гравий тихо

похрустывал под ногами идущего. Вот и чугунная решетка, покрытая толстым слоем грязно-

бурой ржавчины. Кожаная, сильно потертая пятипалая перчатка коснулась одного из прутьев

решетки: вниз бесшумно полетели хлопья ржавчины, медленно размываемые дождем. На

холодные, безразличные окуляры капала вода. Прорезиненному костюму это было не страшно.

Вдалеке громыхнуло. По-особенному как-то, не так, как в прошлой жизни на поверхности.

Путник ступил за порог ограды и замер, прислушиваясь и заодно осматривая двор обычной

школы. Зияющие чернеющими провалами и остатками побелки окна, распахнутые настежь