Пароль — Родина - [38]

Вновь прибывшие имели задание — влиться в партизанский отряд, усилить его. Кроме того, группа должна была на случай оккупации немцами Угодского Завода в последний момент взорвать некоторые промышленные объекты района.

— Приказ, товарищи, ничего не поделаешь. Лучше уничтожить, чем врагу отдать, — словно оправдываясь, сказал лейтенант Новиков, видя, как нахмурились лица Гурьянова и Курбатова, когда он рассказал им о полученной задании.

Особенно тяжело переживал Гурьянов. Ведь сколько лет он вместе со всеми, можно сказать, по бревнышку, по кирпичику собирал и расширял хозяйство своего района, сколько построил зданий, предприятий, дорог… Неужели все эти труды народа пропадут, взлетят на воздух, сгорят в огне?..

Лицо Гурьянова при этих мыслях становилось пепельно-серым, и скулы обозначились так резко, что, казалось, вот-вот прорвут кожу на щеках.

К тому времени гражданское население в Угодском Заводе намного уменьшилось. Первыми уехали в тыл почти все семьи партизан. Война уже и сюда донесла свои горькие вести о том, что везде, куда вступает враг, всю свою ярость и злобу он в первую очередь вымещает на коммунистах, комсомольцах и на партизанских семьях, не щадя при этом ни старых, ни малых.

И вот наступил день 18 октября 1941 года, который надолго останется в памяти партизан. Именно в этот день было принято решение уходить в лес.

С утра особенно настойчиво и низко кружили вражеские самолеты над дорогами и над самим Угодским Заводом. Скоро от дозорных стало известно, что по Варшавскому шоссе отходят на восток части Красной Армии. Передовые подразделения гитлеровцев, пехота и мотоциклисты приближались к Угодскому Заводу.

Мора! Иначе будет поздно!

По плану, ранее принятому штабом, в одиночку и небольшими группами партизаны двинулись в лес. Старались уходить малоприметно, но кое-кого из них провожали все же безмолвные взгляды оставшихся родственников и жителей.

Слез почти не было. Крепкие объятия, последние рукопожатия, скупые слова: «До встречи, до скорой встречи!. Авось свидимся…» Тяжелые вздохи и хмурые взгляды…

Возле небольшого покосившегося домика стояла старая женщина, больная бабка одного из партизан. Она отказалась уехать из Угодского Завода. «Здесь родилась, всю жизнь прожила, здесь и помру», — говорила она, когда ей предлагали эвакуироваться.

Голова старушки была открыта, хоть и моросил надоедливый мелкий дождь. Платок сполз с плеч, и ветер трепал ее редкие седые волосы. Глаза старушки неотрывно смотрели на уходящих в лес партизан, а правая рука мелкими равномерными движениями крестила воздух.

Скрылся на опушке леса последний человек. К Гурьянову, который еще оставался с группой товарищей в селе, подошел Алексей Новиков и сказал, слегка понизив голос:

— Пора, товарищ.

— Да, пора! — с трудом выдохнул Гурьянов.

По знаку, поданному Новиковым, подрывники Домашев и Демидов направились выполнять первое боевое задание. Им предстояло самое тяжелое: взорвать то, что создавалось, строилось руками советских людей.

Один из объектов, намеченных к взрыву, находился в тринадцати километрах от Угодского Завода. Подрывники торопились. Если они не успеют, то им придется столкнуться с немцами. Кроме того, оба они не знали здешних мест, а незнакомая дорога, как известно, всегда вдвойне длиннее.

И как-то само собой получилось, что в минуты расставания оставшиеся жители Угодского Завода собрались вокруг своего председателя, своего «Гурьяныча», которого они любили и уважали. Раньше, бывало, на собрания послушать Гурьянова сходилось куда больше народа. А теперь? Мужчин почти не видно. Женщины, старики, дети… Вот в первом ряду стоит курносенькая беловолосая девчурка. Она округлила глаза и приоткрыла рот. Ей так интересно, что же дальше будет говорить или показывать этот большой дядя. Вон там вертится какой-то паренек в большой кепке на вихрастой голове. А вот другие ребята в кругу знакомых женщин.

— Товарищи, друзья… Мы уходим, чтобы продолжать борьбу с проклятыми захватчиками, — негромко, душевно говорил Гурьянов, вглядываясь в печальные лица людей и крепко пожимая протянутые руки. Но наша разлука временная. Мы вернемся, обязательно вернемся! Придет время, мы вышвырнем фашистскую гадину с нашей земли, раздавим ее и будем снова все вместе. Ведь дел-то у нас осталось сколько, не сосчитать. А когда придем, в братском кругу вспомним тяжелые дни нашей временной разлуки. Ждите, товарищи, держитесь. Знайте, что нет такой силы в мире, которая могла бы уничтожить, сломать Советскую Власть.

Люди слушали председателя, кивали головами, а некоторые женщины украдкой вытирали слезы, навертывавшиеся на глаза.

— Эх, «Гурьяныч», — тихо протянул кто-то, и в этом коротком возгласе Михаил Алексеевич почувствовал все, чем были полны сейчас сердца советских людей.

— До свидания, товарищи, до скорой встречи…

Гурьянов обнимал и целовал ребят, столпившихся у его ног, а некоторых высоко поднимал над собой.

— Живите, милые, растите, мамок в обиду не давайте…

И в этот момент, будто салютуя на прощание, глухо прозвучали один за другим два взрыва… Подрывники лейтенанта Новикова выполнили задание в срок.