Пароль остается прежним - [6]

Буксирный пароход «Медуза» причаливал к берегу. Капитан передвинул ручку машинного телеграфа на «стоп».

Буксир задел бортом деревянный причал, выплеснул на берег изрядную порцию воды.

Матросы на баржах торопливо освобождали чугунные кнехты от тросов. Описав дугу, тросы полетели на берег и обвились вокруг мертвяков[2].

Капитан спустился с мостика встречать пограничников. Это был уже старый человек с усталым лицом. Глаза у него выгорели и казались бесцветными. Впалые щеки испещрены морщинами. Во рту трубка, словно приклеенная к нижней губе. Седые отвислые усы. Он был невысокого роста, в белом форменном кителе. Фуражка с «крабом» и золотым шнуром.

Старший лейтенант Мансуров — начальник КПП — сегодня сам возглавлял наряд.

Едва на пирс был переброшен трап, Мансуров с двумя младшими контролерами поднялся на судно. У трапа остался плечистый сержант.

Мансуров представился капитану и потребовал документы.

Капитан пригласил начальника КПП к себе в каюту.

Мансуров пропустил его вперед и пошел следом. Он был выше капитана и шире в плечах. Кожа у него отливала бронзой. Густые черные брови оттеняли глубоко посаженные глаза.

В каюте было тесно.

Капитан выдвинул откинутый к стенке столик и достал из небольшого, привинченного к полу, сейфа паспорта. Один за другим он передавал их старшему лейтенанту. Мансуров раскрывал темнокоричневые с золотым тиснением корки и медленно перелистывал чуть зеленоватые листы[3].

Не обнаружив в них ничего подозрительного, он сказал капитану:

— Прошу, Максим Максимович, судовую роль[4].

Сверив данные паспортов с данными судовой роли, Мансуров вернул их капитану и попросил грузовые документы.

В это время младшие контролеры, ознакомившись с накладными, проверяли баржи, груженые кунжутом и кожевенным сырьем.

Плечистый сержант, одной рукой придерживая автомат, патрулировал от спущенного с буксира трапа к баржам и обратно, пока на мостике не показался старший лейтенант Мансуров. За ним шел капитан, попыхивая трубкой.

Сержант остановился у трапа, ожидая распоряжений.

Мансуров жестом подозвал его и приказал осмотреть судно. Сам он спустился на берег и встал возле сложенных в штабеля бревен, где копошился автопогрузчик.

Водитель был в трусах и майке. Щуплый, с выпирающими ключицами на черном от загара теле, он казался юношей. Но Мансуров знал, что Степану Ефремову около сорока лет. Воевал. Под Харьковом попал в плен. Два с лишним года провел в концентрационных лагерях. После освобождения вернулся домой, на Орловщину. В живых осталась только сестра: эвакуировалась в Среднюю Азию. Он списался с ней и приехал — без денег и без специальности. Сестра была замужем. Он поступил разнорабочим на строительство, а жить перешел в гостиницу. Тогда это была еще не гостиница, а комнаты для приезжих.

Заведующая гостиницей, молодая женщина, овдовевшая в последний год войны, осталась с двумя детьми. Она пригрела Ефремова, и вскоре он переехал в ее дом.

Робкий и болезненный, Ефремов ни в чем не перечил жене. Она устроила его на курсы шоферов, и он стал учиться. Она сказала, что в Реги-равоне можно хорошо заработать и устроила его на автопогрузчик. Он уехал в поселок и стал работать на пристани.

Водитель автопогрузчика поймал строгий взгляд Мансурова и закивал. На его сухом, остроносом лице застыло подобие улыбки.

Мансуров подумал, что если бы его воля, он запретил бы Ефремову жить в пограничной зоне. Этот человек не внушал ему доверия. Но все документы у Ефремова были в порядке.

Он неохотно кивнул Ефремову и отвернулся.

Пограничники продолжали досмотр судна.

Капитан все еще стоял возле борта и попыхивал трубкой. В прошлом году речное пароходство справляло его шестидесятилетие. Тридцать пять лет плавал Максим Максимович на пограничной реке, из них больше двадцати (с небольшим перерывом во время войны) капитаном. Казалось, зачем проверять судно, которым он командует? Но Мансуров знал: проверять обязательно нужно. Капитан тоже не в состоянии за всем уследить, и мало ли что может случиться во время погрузки в заграничном порту.

— Поберегитесь, товарищ старший лейтенант, не то бревнышко на мозоль наступит!

Мансуров не заметил, как подъехал автопогрузчик. Ефремов смотрел на Мансурова заискивающе, словно просил в чем-то прощения, и Мансуров опять почувствовал неприязнь. Он посторонился.

Автопогрузчик положил еще одно бревно на платформу. Ефремов решил, вероятно, что теперь достаточно, поставил машину в сторону и, забравшись на платформу, стал обвязывать бревна канатом.

Подошел мотовоз, подцепил платформу и поволок на станцию.

Досмотровая группа между тем закончила свое дело.

Мансуров козырнул капитану. Максим Максимович помахал ему рукой и стал набивать трубку.

Ефремов спрыгнул с платформы, снял кепку и вытер вспотевшее лицо. Мансурову показалось, что он радуется уходу пограничников.

На мгновение Мансуров замешкался,— вряд ли он сам знал, что хотел делать,— но тут же взял себя в руки и зашагал дальше с независимым видом, чувствуя, однако, что Ефремов смотрит ему вслед.

На КПП Мансурову передали важное сообщение:

«Всем начальникам КПП. Похищен загранпаспорт, выданный на имя журналиста Басенюка Афанасия Петровича. Срок годности 5 мая 196... года. Человека с таким паспортом задержать. Обратить внимание на приметы, вписанные в паспорт: рост 1 метр 75 сантиметров, глаза — серые, волосы — каштановые».