Пароль: "Директор" - [103]

Сотрудникам специального отдела понадобилось два месяца на ознакомления с системой и методами советского шпионажа. Они получили достаточно сведений, чтобы превзойти русских в их собственной игре. Теперь надо было попытаться «обратить в новую веру» захваченных агентов и с их помощью начать радиоигру с Москвой, чтобы дезориентировать противника запутанной смесью подлинной и фальшивой информации.

С момента появления современных методов шпионажа контрразведка взяла на вооружение «радиоигру», которая традиционно завершала историю разгрома разведывательной сети противника. Во время Второй мировой войны только нацистская контрразведка провела не меньше 160 радиоигр с Москвой. Русские были особенно уязвимы из-за низкого качества используемого оборудования и чрезмерного привлечения непрофессионалов.

Жиль Перро подозревает, что радиоигры гестапо служили ширмой для политической торговли руководства и представляли собой попытку немцев вступить в политический диалог с советским противником. На самом деле криминалькомиссар Томас Амплер из противодиверсионного сектора РСХА, координировавший эту операцию, преследовал куда более прозаическую цель запутать противника и заставить его выдать свои собственные тайны.

Вопрос был только в том, кого использовать для этой цели. Судебный ликвидатор «Красной капеллы» был уже в пути: 18 февраля 1943 года главный военный прокурор Манфред Редер прибыл в Брюссель во главе специального трибунала со звучным названием «Специальный полевой военный трибунал главнокомандующего III воздушным округом». На обычном языке это значило, что Редер прибыл штамповать по законам военного времени приговоры «красным» шпионам.

Уже через две недели Редер вынес приговоры всем членам бельгийской агентурной сети. Троих советских офицеров — Ефремова, Данилова и Макарова приговорили к смерти, хотя приговор Макарову не привели в исполнение, поскольку Редер узнал о его родстве с советским министром иностранных дел Молотовым.[32] Директора «Симекско» получили различные сроки каторжных работ, Избитского и Сезе также приговорили к смертной казни.

8 марта трибунал Редера переехал в здание напротив Елисейского дворца в Париже, и началась новая серия судебных процессов. Один за другим в зале суда гулким эхом отдавались приговоры. Гроссфогелю, Максимовичам, Робинсону и Кэт Фолкнер вынесли смертные приговоры. К остальным подсудимым Редер проявил неожиданную снисходительность. Анну-Маргарет Хоффман-Шольц приговорили к шести годам каторжных работ за измену по халатности, Куприан — к трем годам тюрьмы за нарушение воинской дисциплины, аналогичный срок получил переводчик из «Симекско», а Гермину Шнайдер отправили в концлагерь.

«Насколько я знаю, — вспоминал Редер, — всего было вынесено не более 20–25 приговоров; из них, насколько я помню, смертная казнь составляла около трети». Когда в начале апреля ему пришлось докладывать Герингу, он просил для женщин помилования или хотя бы не смертной казни. Геринг согласился.

Но куда большую ценность для будущей операции гестапо представляли люди, которых Редер так и не отправил на скамью подсудимых. Почти всю верхушку «Красной капеллы» избавили от ужасного судилища. Треппер, Кац, Райхман, Винтеринк, Шумахер с их женами и любовницами нужны были гестапо для «радиоигры» с Москвой. У них началась тайная жизнь, в которой верность политическим и идеологическим убеждениям в расчет уже не принималась, а профессиональная гордость агента приобретала самодостаточный характер.

В глазах моралистов сам факт работы Треппера и его людей на немцев впоследствии расценивался как «трясина моральной деградации и предательства… одна из самых ужасных глав в тридцатилетней истории советской разведки». Подобный вердикт обосновывался ссылками на учебники, устанавливавшие правила поведения коммунистов в тюрьме. Один из них под названием «Наша борьба» вышел в Праге в 1935 году; в нем говорилось: «Я никогда не признаю свою вину в любом предъявленном мне обвинении… Я принципиально не стану разглашать имена, псевдонимы, личные приметы, адреса и места, посредством которых можно связаться с моими товарищами… Когда мне скажут, что все остальные уже сознались, я этому не поверю, а если это действительно произошло, назову их лжецами и стану все отрицать».

Подобным педагогам было хорошо известно (конечно, на бумаге), что должен человек говорить под пыткой: «Если меня будут пытать или бить, я скорее дам себя убить, замучить до смерти, чем выдам своих товарищей и организацию».

Два агента «Красной капеллы» действительно так и поступили. София Познанская предпочла в камере покончить с собой, чтобы не выдать товарищей. Исидор Шпрингер выбросился из окна лионской тюрьмы раньше, чем его смогли заставить говорить. Но это были исключения. Для большинства членов «Красной капеллы» правила из учебников по шпионажу не имели никакого отношения к действительности, и они предпочли «перейти в новую веру».

Можно ли это считать обычным предательством под нажимом грубой силы? Определенно нет. Даже бывший комиссар Райзер подтверждал, что «безжалостное слово „предательство“ в этом случае неприменимо». Поведение этих людей можно объяснить целым комплексом побуждений, попыток самооправдания и отговорок, сплетавшихся в запутанный клубок фатализма, инстинкта самосохранения, надежды на побег — и просто склонностью к авантюризму. Конечно, все это сыграло свою роль, но перевешивало ненасытное любопытство профессионала, желавшего выяснить, как его противник сможет решить свои проблемы.