Пароход идет в Яффу и обратно - [85]

Можно выдвинуть предположение: Вера, жена Гехта, свояченица Николая Асеева, была близко знакома с Маяковским, Гехт бывал у Маяковского и Лили Брик и там мог познакомиться с Яковом Блюмкиным, фигурой мрачной и загадочной, — убийцей германского посла фон Мирбаха, чекистом, разведчиком, дружившим с Сергеем Есениным, Владимиром Маяковским, упоминавшимся в стихах Николая Гумилева.

Вряд ли пути Гехта и Блюмкина могли пересечься раньше, в начале 1920-х годов в Одессе. Скорее всего, два одессита встретились в конце 1920-х в салоне Лили Брик.

На допросе в НКВД в 1944-м Гехт упоминает о знакомстве с Блюмкиным:

«…Случайно в 1926 году столкнулся на улице с Яковом Блюмкиным — бывшим секретарем Троцкого.

— Что, — спрашивает, — пишет сейчас Бабель?

— Рассказы, — говорю, — о чекистах…

— А-а, — засмеялся, — „Вечера на хуторе близ Лубянки“… Побасенки стороннего наблюдателя».

Известно, что Блюмкин с декабря 1923 года поселяется в Яффе с фальшивыми документами. Для прикрытия он открывает прачечную, занимается сбором информации о ситуации в подмандатной Палестине и британских колониях Ближнего Востока. Неизвестно, какие именно сведения он собрал, но бесспорно одно — если дореволюционную Одессу, клуб «Маккаби», эвакуацию в феврале 1920 года Гехт описывал по своим воспоминаниям (причем выводил под вымышленными именами реальных людей: Эмма Зегер — танцовщица Эльза Крюгер, Меерзон — журналист Яков Натансон, издатель популярной газеты «Одесские новости»), то реалии жизни Палестины — и бытовые, и политические — только со слов очевидца. Нельзя, разумеется, утверждать, что никто, кроме Блюмкина, из знакомых Гехта не бывал в Палестине. Но упоминание английского разведчика, перипетии столкновения политических сил, вероятное знакомство с Владимиром Жаботинским и Иосифом Трумпельдором — все это склоняет к мысли о Блюмкине.

Да, повесть написана в советское время, и, разумеется, один из героев заявляет, что «на Палестину мы много надеялись, но мало от нее получили». И тем не менее более трех четвертей действия происходит именно в Палестине, часть в Одессе, а Биробиджан — скорее фон для рассказа о быте колонистов, жизни Иерусалима и Тель-Авива, столкновениях с английскими властями и с арабами, нежели описание трудовых подвигов переселенцев Биробиджана.

В 1930-х годах Гехт, по словам Константина Паустовского, «…непрерывно скитается по Советскому Союзу. Почти нет таких уголков нашей страны, где бы он не побывал и где его нельзя было неожиданно встретить». Такими уголками были еврейские колхозы Украины и Биробиджана. Но Палестину, труд ее поселенцев, освоение пустыни, строительство нового города Гехт описывает с явной симпатией.

И еще одна трогательная деталь — описание встречи матери с вернувшимся из Палестины сыном. Гехт, в одном из писем назвавший себя «горьким сиротой», пишет о том, чего был лишен и о чем мечтал.

Образ матери появляется и в повести Гехта «Поучительная история» (1939). Повесть об уволенном по подозрению во вредительстве Моисее и человеческом равнодушии, подлости, клевете, страхе и безразличии заканчивается — в традициях советской литературы — победой справедливости. Моисея восстанавливают на работе, враги повержены, нашлись неравнодушные люди. Но финал повествования посвящен не прославлению трудовых подвигов (хотя Моисей и стал героем производства), а приезду матери. И вместо произнесения торжественной речи, забыв о газетчиках, начальстве, трудовом коллективе, он бежит навстречу матери. «Добежав до нее, Моисей смущенно протянул руку, зачарованно оглядывая мать — опрятную, независимую, спокойно поправляющую на несгибаемых плечах свою белую пушистую шаль». В повести упоминается и встреча с братом, вернувшимся из Палестины и отправляющимся в Биробиджан.

Во время допросов в 1944-м Гехту припомнили и «Поучительную историю», и написанную год спустя повесть «Вместе», впервые в советской литературе рассказавшую о методах фабрикации дел и допросах в НКВД в 1937 году, — это было одним из главных пунктов обвинения.

В обвинительном заключении упоминается и знакомство с Блюмкиным, и повести: «Через писателей Бабеля, Ивана Катаева, Мих. Кольцова, через Я. Г. Блюмкина — бывшего секретаря Троцкого (все арестованы) связался с троцкистами. <… > В своих литературных произведениях — романах „Поучительная история“ и „Вместе“ („Опасность“) — оклеветал органы НКВД, Прокуратуру, советское судопроизводство. Хранил отклики антисоветски настроенных читателей».

Гехт был приговорен к восьми годам исправительно-трудового лагеря. В лагере его фамилию расшифровали «Грустный еврейский художественный текст». В 1946-м из подмосковной шарашки его отправили в северные лагеря — за отказ давать показания на соседей по бараку. Возможно, это спасло его от повторного обвинения. В 1949-м, в разгар борьбы с космополитизмом, ему не добавили срок за произведение о жизни Палестины. А ведь там шла речь и о сионистском движении в дореволюционной Одессе, и о выступлении Жаботинского, упоминались Хаим Бялик, Саул Черняховский, Иосиф Трумпельдор, Иосиф Клаузнер.

После освобождения и реабилитации Гехт продолжал работать, выходили его книги. Последнюю, «Долги сердца» (1963), принесли ему в больницу за несколько дней до смерти. В официальном некрологе «аравийская повесть» не упоминалась. Не было там и упоминания о годах лагеря (его вычеркнули из текста). А затем последовало забвение.