Парни в гетрах - [28]

Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:

– Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.

– Каким? – проблеял Мартышка, бледнея под загаром.

– Приятным и полезным, – со вкусом повторил дядя. – Положись на меня, не подведу.

Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:

– Только не на собачьи бега!

– Ну что ты!

– Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?

– Как это забудешь?! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.

– Я ни за что на свете…

– Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.

– Разве оно не в Икенхеме?

– Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.

– Под Лондоном?

– Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.

Мартышка повеселел – в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.

– С удовольствием, – сказал он.

– Тогда бери шляпу, подгузник – и в путь, – сказал граф. – Наверное, туда ходит автобус.

Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал – и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму, а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.

Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там – поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки – тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, – больше ему улыбаться не пришлось.

Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался «Кедры».

– На этом самом месте, – умиленно вздохнул он, – пятьдесят лет назад, тридцать первого июля… А, черт!

Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем.

Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся.

– Добрый день, – сказал он.

Она с этим согласилась.

– Это «Кедры», если не ошибаюсь?

Она согласилась и с этим.

– Хозяева дома?

Тут она сказала: «Нет».

– А? Ничего, ничего, – утешил ее лорд Икенхем. – Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, – и он указал для ясности на Мартышку.

– Из ветеринарной лечебницы?

– Вы угадали.

– А мне никто не сказал.

– Скрывают? – посочувствовал граф. – Нехорошо, нехорошо.

С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка – за Мартышкой.

– Что ж, – сказала она, – я пойду. У меня выходной.

– Идите, идите, – сердечно откликнулся граф, – мы все приберем.

Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.

– Ну вот, мой друг, – сказал он, – немного такта, немного выдумки – и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.

– Нельзя же тут сидеть! – сказал Мартышка.

Лорд Икенхем удивился:

– Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел.

Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. «comme il faut»), а потому – потел, кусая губы.

– А вдруг хозяин вернется? – спросил он. Только он это произнес, в дверь позвонили.

– Вот видишь!

– Не говори так, дорогой, – упрекнул его граф. – Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там.

Мартышка осторожно выглянул:

– Розовый тип.

– Какого оттенка?

– Малиноватого.

– Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.

– Лучше ты пойди.

– Пойдем вместе, – предложил граф.

Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди – розового, сзади – мокрого.