Парни - [40]

— Получка екнула, — стали смеяться по его уходе. — Ретив да горяч.

— А может, и не получка. Может, эти деньги хапаны.

— Наверно, кооперативный работник.

На следующий вечер Неустроев не ходил туда, хотя зуд любопытства и не давал ему покоя — придет ли подозрительный шлем опять. Все-таки решил выдержать.

А в бараке рассказывали про его удачу, поздравляли не без усмешек, и он должен был шутить.

— Каюсь, сел ради шутки, а получилось, как говорится, «счастливое стечете обстоятельств». Ну, и разлагался я целую ночь.

Он купил своей бригаде лимонаду и яблок. Потом все ездили в кино «Палас» и к девушкам в Кунавино с гостинцами.

Как-то Переходников заметил ему при встрече:

— В бригаду картежников у кого запись?

— Не остроумно, а ослоумно, — ответил тот. — Ну, что ж, слабость, брат, — «заложить» или там в очко перекинуться. А если позволительно в серьезных тонах говорить, то (он улыбнулся на этом месте, прищурив глаза) предпочитаю свою глупость чужому уму и свои пороки чужим добродетелям.

— Мудрено говоришь, непонятен мне смысл речи ученой.

— Достаточно было революции, чтобы научиться понимать.

Когда ударники устраивали складчину, Неустроев, равнодушный к напиткам, этому никогда не перечил. Играющим его тоже никто раньше не видал. Может быть, из такого содружества он теперь и это делал, а может статься, в самом дело подобным манером думал «углубиться в гущу масс». Кто об этом толком скажет? Только вот факты: к вечеру выходного дня, вскоре после памятных событий, он опять появился на Вдовьем Броду.

И шлем был тут. Он метал банк сосредоточенно, пальцы рук его то и дело шевелились, в сторону пришлеца он даже головы не повернул.

Неустроеву рассказали: шлем наведывался часто после рокового проигрыша и каждый раз вновь «вылетал в трубу» и, видно, имел прямое намерение хоть сегодня, что ли, отыграться. Никто этому не верил, но затаенно за ним следили.

Неустроев опять сел подле шлема намеренно, с правой его стороны, и начал делать ставки в прежнем размере, следя в оба за соседом и окружающими его.

Хотелось проверить во что бы то ни стало тот случай. Мрачно бросая деньги в кон, он до середины ночи опять то и дело снимал счастливые куши. Только однажды, когда нарочно покрыл он весь банк при плохой карте, рискуя половиной всего имеющегося на руках, он неожиданно для себя проиграл. Но и тут случаю не поверил.

«Не может быть, чтобы опять это получилось «случайно», — решил он.

Когда сосед другой раз наметал большой банк, Неустроев вновь покрыл его целиком и опять проиграл. Теперь он каждый раз проигрывал соседу. Тот спокойно загребал деньги, молчал или под нос произносил блатные слова и кутался.

— Отыгрывается, — замечали ребята, — вот так штука. Шлем прекрасный, шлем ужасный.

— Ну, коли повезло ему, то всех выставит. Берегись, Костька!

И верно, сосед точно преобразился. Если ходил по банку, то небольшими суммами и чаще проигрывал, но зато когда банковал, то денег не жалел, клал в кон не меньше пятерки и вел игру искусно. Карты пели у него. Его живые, выразительные, чрезвычайно гибкие, с узкой кистью руки услужливо шныряли в кругу. Тасовал он колоду всегда на виду у всех, не торопясь, рукава были у него засучены, как будто он показать хотел: в игре честность — первое дело.

Неустроев пошел по «всему» банку третий раз и третий раз проиграл, пошел четвертый раз — случилось то же. Желая убедиться в том, что тут никакого случая нет, что его предположения верны, что если он тогда выигрывал, а сейчас проигрывает — это связано одно с другим, а то и другое вместе имеют реальную причину, он ставил суммы все крупнее и крупнее и, к удивлению ребят, с удовольствием проигрывал. Сосед сосредоточенно загребал деньги, тискал их в чесанку, а Неустроев громко ахал и намеренно горячился. А внутри он был спокоен и доволен: его теория оправдалась, он проник в тайну.

Вскоре внимание всех привлекло их состязание. Приятели Неустроева приуныли, с неприязнью глядели на шлем. Когда пришла хорошая карта к Неустроеву, — а он ее ждал, — то приятели вывернули карманы и хотели общей суммой сбить большой баше соседа, но проиграли, хотя к лузу у них принта девятка. У банковщика набралось двадцать одно — дело явное. Это разозлило их, и когда баше удесятерился и банкир «случал», обходя кон последний раз, Неустроев выбросил последние деньги. Больше не было ни копейки.

— Дополняем, — сказал Скороходыч, но у него тоже денег уже не было.

— Деньги на бочку! — бухнул шлем.

— Ты не первый раз здесь. Принесем завтра, — ответили ребята.

— Деньги на бочку! — опять произнес шлем. — Играем на чистые или под залог.

Скороходыч порылся в карманах и выбросил пустое портмоне. Другой снял шарфик с шеи, третий — старое кепи. Шлем, старательно осмотрел все это, потом сосчитал деньги на кону — их было около сотни (играло полтора десятка лиц) — и сказал:

— Этим и пятую долю не окупишь.

Те, которые в пух проигрались, хотели решительной ставкой испытать счастье.

— Последняя рука, — повторяли они. — Загребет он — и лататы. Отбить надо, отбить общими силами. Валяй, ребята!

— Эх, куда ни шло, — всю надежду возлагая на финал игры, который может изменить шлему, сказал Скороходыч. — Кладу. Кто еще?