Парковая зона - [2]

Но это поверье – только блажь людская или память темная языческая.

Стоит дуб-богатырь, руки-ветви раскинул, а в каждом рукаве жар-птица до осени прячется. Как упадут золотые перья на землю, – значит, всё: зима подметать идет, в белый подол эти перья собирать станет.

На смену многодумной дубраве пришли другие деревья, как поспели заменить родовую степенную знать говорливые простолюдины, проглядевшие тяжёлую поступь времени и гомонящие теперь об утраченном.

Парк большой, деревьев много, да все не те: скороспелые тополя, клены, березки, сосенки да жидкоствольные рябинки – снегириное лакомство, забава дроздам да свиристелям из заречного леса.

Говорят, деревья повторяют судьбу человека. А человек?..

Поваленное дерево, по давним русским поверьям, наверное, взятым ещё у друидов, несёт несчастие тому, кто приложит к этому руку. Если не по нужде его срубит, а по прихоти.

В этом Иван Захарович Метелкин, скромный герой данного повествования, недавно убедился сам.

…Дерево умирало медленно. По его жилам ещё бродил сок жизни, но оно уже было обречено, хотя само не знало об этом: оно всё так же трепетало листочками, весело перебирая струны солнца, отчего в который раз рождалась музыка лета – тихая и ясная, какая бывает в средней полосе после майских дождей и гроз, когда устанавливается хорошая погода, предвещая богатый урожай и осенний достаток.

О том, что дерево умирает, первыми узнали птицы – они стали избегать его, будто ощущали какую-то невидимую угрозу. Воробьи больше не бранились в его листве, выясняя отношения. Однажды из своего окна Метелкин увидел, как, возбужденно крича на лету, к дереву устремилась тётушка-сорока. Спикировав в зелёную крону, она тут же взметнулась вверх, словно это была не крона, а костёр.

Тополь умирал молча и в одиночестве, и хотя оставался могучим и раскидистым, в нём не стало слышно прежнего беспечного щебетанья, особенно заметного в ранние утренние часы, когда бледно-зеленая полоска неба на востоке только намекает на приближающийся день.

Эти перемены Иван Захарович уловил сразу после того, как всё случилось…

Всё утро раздавался истеричный визг мотопилы. Была осень, и Метелкин решил, что в соседнем дворе хозяйственные мужики заготавливают дрова на зиму. Иван Захарович с неудовольствием (не дали выспаться) подумал о ранней деятельности соседей.

Дело в том, что рядом с его многоэтажкой стоял особняк, который вовремя не успели снести местные власти, и он так и остался оплотом частной собственности, окружённый со всех сторон новостройками. Снести частную собственность районной администрации оказалось ни в жилу – не было денег, а главное, желания.

Когда-то у особняка был рачительный хозяин: почерневшие от времени подсобные строения до сих пор вызывали уважение. Небольшой огородик, обнесённый дощатым забором, исправно кормил жильцов этого дома, но потом, после смерти старых хозяев, зарос канадской лебедой и чернобылом.

В родительском доме остались жить по праву наследства два брата. Пьянь несусветная! Метелкин каждый вечер из окна наблюдал, как они с матерной бранью и угрозами, непонятно в чей адрес, на полусогнутых добирались до дому.

Пить-то пей, но надо и закусывать! А закусывать зачастую им было нечем. Прошли времена, когда только за один выход на работу платили хоть небольшие, но деньги.

Как-то незаметно братья остались не у дел, а «кушать хотца» каждый день. Вот они и решили по лебеде и чертогону высадить картошку.

Мешок весной положили в землю, а осенью полмешка взяли. Дёргать за космы канадскую «красавицу» – дело хлопотное. Братанам это было не под силу, вот и уродилась картоха-кроха.

Братаны всю вину свалили на дерево. Это она, мол, ветвистая зараза, свет огороду застит. Хотя тень от дерева и в зимний день, как не тянется, а до огорода не достаёт.

Срубить дерево сразу под корень братаны не смогли и окольцевали своего зелёного врага двумя надрезами. Осенью было ещё ничего, а по весне надрезы стали сочиться, поливая траву у комля пахучей влагой.

От тополя потянуло сыростью – верным признаком скорой кончины. Полчища муравьёв чёрной шубой покрыли низ дерева до самых этих надрезов. Наглотавшись, теряя рассудок, муравьи вместе с соком стекали на землю. Слегка обсохнув и протрезвев, они трусцой добирались до источника, чтобы снова впасть в наркотическое забытьё и сползти вниз. И так до бесконечности.

К муравьям дерево было равнодушно – сок всё равно без пользы обливал ствол, испаряясь на воздухе и превращаясь в желто-белую студенистую массу, липкую на ощупь, в которой, насосавшись, увязали отяжелевшие орды.

Тополь их не замечал и по-прежнему шумел на ветру распускающимися листочками.

Первое предвестие умирания появилось, когда на ветвях, будто из ничего, вдруг материализовались белые безглазые существа, похожие на бабочек, которых Метелкин, сколько жил на свете, никогда не видел. Явившись из запредельного мира, они стали готовить душу дерева к уходу.

Безгрешная жизнь деревьев, разумеется, не противна Богу, и в райских кущах для любого из них всегда найдётся место, в отличие от нас грешных.

Бабочки, эти молчаливые и верные посланники Смерти, исполняли какой-то ритуальный танец вокруг кроны – вместилища души дерева.