Парижское приключение - [63]

, ты должна мне поверить. Я никогда не любил эту женщину. Ее невозможно полюбить — это тщеславная эгоистка, глупая и мстительная.

— Но очень красивая. — В памяти Рени возникло ослепительно красивое лицо, которое она видела совсем недавно.

— О да, она очень хороша собой, этого у нее не отнять. Я любовался ею так же, как любовался бы красивой картинкой. В некотором смысле она была моим творением. Она была настоящая gamine, дитя улицы, когда я впервые встретил ее. Мне доставляло удовольствие учить ее держаться, манерам, так как у нее было врожденное чувство одежды. Не стану отрицать всего этого. Но она никогда — никогда! — не привлекала меня как женщина. Но все же я чувствовал ответственность за нее, а после того происшествия, которое случилось из-за моей непростительной беспечности, я сделал все, что было в моих силах, чтобы загладить свою вину. — Он печально улыбнулся. — И, как ты убедилась, она обошлась мне недешево; ведь ее врач рассказал мне, что ожоги были пустяковыми. Она не желала меня видеть, она передавала мне всякие гадости через свою мать. В конце концов мне надоело утешать ее, и когда мадам Морель передала мне, что Туанет больше никогда не захочет видеть меня, я сказал, что разделяю ее чувства.

— Похоже, сейчас она думает иначе. — Рени полностью забыла о том, что когда-то считала, будто Леон неравнодушен к ее сопернице.

— Слишком поздно. Я не хочу больше терпеть ее подлости и вымогательства. Я никогда не возьму ее на работу. — Заметив, что Рени жалеет Туанет, он добавил: — Не надо жалеть ее. Есть масса салонов, где ее примут с радостью.

Леон серьезно смотрел на нее; Рени все еще не до конца верила ему и перевела взгляд на фотографию, висевшую над каминной полкой.

— Но у тебя стоит ее фотография.

Он вслед за ней перевел взгляд на Антуанетту в свадебном наряде.

— Mon Dieu, я совсем забыл, что это она! Рени, любовь моя, я храню эту фотографию только из-за платья. Оно было лучшим из всего того, что я сделал. Ему присуждена первая премия на параде моды в Венеции. Но у нас есть чем заменить ее.

Он взял фотографию и повернул ее к стене, затем ушел куда-то, — как предположила Рени, в спальню — и вернулся с другой, в рамке.

— А эта мне дорога не из-за платья, а из-за человека, — сказал он, устанавливая цветное фото на то место, откуда раньше смотрело лицо Антуанетты. У Рени вырвался изумленный вздох — это была она в том самом парчовом вечернем платье, в котором блистала в зале «Эрмитажа».

— Наш друг Билл Симмонс сделал тогда несколько снимков, — пояснил Леон. — Я попросил его увеличить этот для меня. Много ночей я разговаривал с этим портретом. Я говорил ему все то, что не решался сказать тебе.

— И лишь понапрасну тратил время, — лукаво сказала Рени.

— Это печально, — согласился он. — Но зато сейчас мне не нужно подыскивать слова, чтобы выразить свои чувства.

Он двинулся к ней, но она отступила.

— Я буду и дальше работать у тебя? — спросила она.

— Вот уж нет!

— Но как ты обойдешься без меня и Антуанетты? Ведь тебе нужна модель?

Он неопределенно махнул рукой.

— Какое это имеет значение, с кем у меня будет нечто, гораздо более важное, — жена, которую я обожаю.

Он обнял ее, и в тишине этой комнаты, под тихий плеск Сены за окном, Рени познала упоительный восторг вернувшейся любви.