Парижские тайны. Жизнь артиста - [37]

Он пообещал больше не принимать кокаин и отдал мне пакет с зельем, который я выбросил в туалет. Он сдержал слово. Более того, он обещал лечиться от наркомании.

Я понимал, что для этого нужно было дождаться подходящего момента. Эта мысль зрела у Жана. Доказательство тому – стихотворение на листке бумаги, сложенном в виде звезды, который он просунул под мою дверь.

Наркоман

О солнце любви твоей обжигаюсь,

Но бегу от защиты любой,

Ибо если я чем опьяняюсь,

То вовсе не опиумом, а тобой.

Жан много времени отдавал подготовке к изданию «Конца Потомака». Он писал предисловие, правил корректурные оттиски. Удивительно, он написал «Потомак» в 1913 году, накануне войны, а теперь, в 1939-м, пишет «Конец Потомака», где описывает разрушенные города.

Мы жили на площади Мадлен. Прежде Жан жил в этом же районе, на близлежащих улицах: Анжу, Виньон, Камбон, а теперь на самой площади.

– Когда ты описываешь мою комнату в «Конце Потомака», то упоминаешь о железном петухе с выщипанной шеей и негнущимися лапами, стоящем на куче золотого навоза. Разумеется, я узнал петуха, но золотой навоз?

– Золотой навоз?.. Это ты, – ответил он.

Почти ежедневно я находил желтые и белые листочки, сложенные по-разному, так, что, когда я их разворачивал, получался разный рисунок. Эти стихи лучше любых объяснений рассказывают о нашей дружбе.

Один лишь стих, один!

Утром спрятал я песни, что ночью писал,

Желтых листьев ковер сундучок устилал.

Неужели мой ангел к стихам привыкает?

Ведь привычка всегда что-то в нас убивает.

Постараюсь же быть на тебя я похожим

И в любви своей мудрым и осторожным.

Стих один лишь найдешь на пороге своем.

Наблюдая, как Феноза работает над его и моим бюстами, Жан не может удержаться, чтобы не начать лепить самому. Он лепит фавна. Он не просит меня позировать, но этот фавн похож на меня, как и многие рисунки, созданные им до нашего знакомства. Он посвящает мне следующее стихотворение.

Фавн

Что случилось? На Лувр я взираю с тоскою,

Ибо всюду сокрыта в нем сила любви.

Наплюю я, музей, на скульптуры твои

И секреты твои всему миру раскрою.

Я бегу, я бешусь, возвращаюсь к себе,

Оставаться один в темноте я не смею.

Быстро нос, рот леплю, как умею,

И меня этот путь вновь приводит к тебе.

Дьявол, смерть и несчастье, совсем лишь недавно

Жил я вашим законом, покорный судьбе,

Но теперь бойтесь рожек моего фавна.

И еще вот это.

Мой шедевр

Твоя краса, Жанно, осенена крылами,

Их ясно вижу на твоих плечах,

И все несхожее с любимыми чертами

Лишь отвращение внушает мне и страх.

Как тот дракон, что пену извергает

С копьем в боку, рыча до хрипоты,

Пока чело святой Георгий омывает

В ручье твоей небесной красоты.

Тебя я славлю песнею высокой,

Чтоб был ты прежним бурям вопреки,

Иначе снова станет жизнь жестокой

Без ласки твоей любящей руки.

Скажи, что нужно всем тем мерзким спрутам,

Что даже в дом ползут наш нарушать покой?

Тридцать девятый: мой шедевр единственный

Похожим стать на Жана, что любим тобой.

8

Я любил Жана. Маленький Лорензаччо попался на собственную удочку. Я хотел дарить счастье. Конечно, не признаваясь себе в этом, поскольку живший во мне актеришка любил благородные роли, чтобы скрыть от самого себя мелкого карьериста, каким я был. Чтобы разобраться в своих чувствах, я спрашивал себя: «На что ты способен ради него?» И отвечал без колебаний: «На все! Я отдал бы жизнь за него».

Я задавал себе этот вопрос и по поводу других людей. Никогда не было такого же ответа. Тем не менее я не был архангелом, каким представлял меня Жан. Мне нравилось проводить время с друзьями моего возраста. Я использовал для этого вечера, когда Жан не мог взять меня с собой. Я рассказывал ему о том, что происходило на этих вечерах, и с кем я был. Я рассказывал об этом и Андре Ж., а он передавал мои рассказы Жану, но по-своему.

Жан Маре на костюмированном балу «Людовик XIV и его время» у Этьенны де Бомон. 1939 г.

Я часто проводил время с Денхемом Футсом по прозвищу Пижама и его друзьями. Этот юноша привлекал меня всем тем, чем я не обладал. Он американец, но воспитан, как англичанин. Непринужденной уверенностью, манерой командовать, принимать, разговаривать, хотя ему было всего девятнадцать лет, он напоминал мне Дориана Грея.

Мы с Жаном получили приглашение на костюмированный бал «Людовик XIV и его время» к Этьенне де Бомон. Я никогда не бывал на такого рода вечерах. Я знал, что Этьенна де Бомон послужила прообразом героини романа «Бал у графа д’Оржеля» Раймона Радиге. Раньше я уже бывал в особняке на улице Дюрок. Хотя Жан был большим другом графа де Бомона, он не хотел присутствовать на этом вечере, а тем более наряжаться. Он посоветовал мне пойти туда вместе с Денхемом и одним из своих друзей – Ж.Ф. Костюмы сочинили исходя из того, что у нас было. Мой, например, состоял из коврика из шкуры пантеры, подаренного мне Ивонной де Бре, сапог с заткнутыми в голенища виноградными листьями, парика в стиле Людовика XIV.

Денхем и Жан-Луи сделали свои костюмы из фустанеллы греческих солдат, которые им дал Жан. Среди богато костюмированных персонажей наше появление было сразу замечено, тем более что, входя, Денхем уронил золотую коробочку, из которой высыпался героин. Денхем кое-как собрал его.