Парижские дамы - [9]
Здесь мать и дочь гнетут и развращают и высасывают друг друга.
Червь разврата установил между ними грустное равенство.
Первые, матери, в старости делаются служанками тех, кого они сформировали подобно себе. Вторые стыдятся своей беременности и считают ее развратом, и алчны иногда к деньгам до такой степени, что мать, полная ненависти, продает свои лохмотья, идет просить милостыню и предостерегает того, кто подает ей, словами: «Да сохранит Бог ваших сыновей от моей дочери».
Эта трагедия разыгрывается в веселом Париже каждый день.
Счастливым может назваться тот человек средних лет, который не узнает опять в этой подавленной стыдом и несчастиями женщине — свою первую любовь.
В наследницах тот же самый разврат, так же неумолимый, хотя, как кажется, не с таким мрачным оттенком.
Но наружность обманчива.
Наследницы те же лоретки, но только еще неустаревшие, и должны рассматриваться с точки зрения общения сердца и кармана.
Для верной обрисовки этих милых созданий художник-писатель, конечно, не осмелится слегка относиться к ним: он должен попасть в сердце и потом анатомировать его.
Покров, за которым скрывается житье-бытье этой парижской гурии, должен быть снят и разорван рукой, не знающей пощады.
Прежде были обманщики и обманутые или, как принято говорить: обольстители и обольщенные. Хотя и тогда любовь была продажна, но ее все таки называли любовью и тщательно скрывали ее алчную, корыстолюбивую сторону; она давала покупщику некоторый вес и вдобавок некоторое количество увлечения.
Кто бывал обманут по этой купле, Бог знает; по крайней мере, тогда странности несколько лакировались: неверность прикрывалась притворством, порок вежливостью.
В прежнее время мы видели, как лоретки обманывали своих глупых покровителей — занимательное зрелище того, как обманутая невинность надувала суетность старика: это была комедия, но не драма.
В то время или лоретки были лучше, или мы были простодушнее. Теперь мы далеко от этого.
Теперь торг производится открыто. В этой игре нет уже ни вероломства, ни обмана. Та и другая сторона знают отлично друг друга.
Например. Для лоретки старого времени, вынужденной объясниться с своим забавным покровителем, ничего не стоило разорвать облако основательной ревности такого рода поэтическим воззванием: «Как? меня подозревать? Но разве ты не знаешь, что всякая женщина должна гордиться тобой и сочтет за счастие принадлежать тебе, Альфред!» Этому Альфреду не менее 70 лет и он ходит с костылем.
Тем не менее, он обольщается этим возбуждающим признанием.
Теперешние лоретки действуют таким образом:
Альфреду только 45 лет; она на 25 лет моложе годами, но зато на 25 лет богаче опытом. Его не обманывают уже; гораздо важнее то, что он сам хочет, чтоб его обманывали и не раз; он на это не обращает внимания.
Здесь дама занимает оборонительное положение; она пробует плакать и лепечет:
— Я не люблю тебя больше!
— Ты не любишь меня больше? — переспрашивает тот флегматически, — нет, Памела — эта роскошь будет тебе не по средствам.
Лоретка возражает на это:
— Чем больше я на тебя гляжу, тем больше я его люблю.
Это, что называется, действительно честно и откровенно. Порядочные люди теперь не покупают уже заглазно. Поэтому любовники такого рода уже не бранятся и не бросают друг другу в голову лопатами или кочергами.
Количеству любви и верности ведется бухгалтерский счет и все доставляемые товары носят штемпель фабриканта.
Другая прелестная Физима из квартала Бреда отвечает своему ворчливому До до сухим бухгалтерским тоном:
— С тех пор, как мы живем с тобой — ты мне еще ничего не подарил, кроме маленькой собачки и букета в 10 су — так хорошо же, и я буду любить тебя на 10 су и на столько, на сколько стоит маленькая собачка.
Откровенно сказано и звучит как оплаченный вексель; и, так как Додо не чувствует себя удовлетворенным этою любовью, то ему — остается только преклониться и принести еще другую собачку.
Глава VIII
АКТРИСЫ
Многие, ослепленные блеском, окружающим актрису, думают, что она ведет беспрерывно веселую жизнь.
Многие бедные создания, возвратившись из театра домой, в свои чердаки и подвалы, мечтают о жемчуге, бриллиантах, вышитых золотом пышных нарядах; в фантазии видят, как их осыпают аплодисментами, деньгами, поклоняются им, похищают их; но на самом деле никто не знает, что актриса живет настоящей собачьей жизнью.
Каждое представление Флорина 2 или 3 раза переодевается и возвращается домой совершенно изнуренной и почти полумертвой.
Она должна белиться, румяниться и пудриться, когда она играет роли 18-го столетия.
У ней едва хватает времени перекусить что-нибудь, пообедать редко удается.
Актриса может есть или говорить, как ей угодно, во время своей игры (на сцене). Флорина по возвращении с представления должна привести в порядок свой туалет или отдать наставления для этого.
Она ложится в постель около 2-х часов утра и должна встать как можно раньше, чтобы успеть повторить свою роль, привести в надлежащий порядок и примерить свои платья; потом она завтракает, читает любовные письма, отвечает на них, условливается с предводителем клакеров (хлопальщиков).
