Париж встречает дождём - [3]
– А правда, что французы русских любят? Или не любят? И по-английски не говорят? Или все-таки говорят? А еда у них какая? А правда, что они экономные? Как они вообще? В смысле культуры? Говорят, что они целыми днями пьют кофе в барах и глазеют на женщин. А я тут список музеев составила, надо бы как-то успеть везде…
Светик задавала вопросы, Вера что-то бормотала в ответ. Конечно же улыбаясь, своим видом доказывая и показывая: ты, дорогая, в надежных руках. Все у тебя будет: и музеи, и магазины, и влюбленные французы. Внешняя раскованность должна была спрятать ужас, охвативший Веру с минуты посадки в самолет: а вдруг их не встретят? Да, конечно же не встретят! Нет, определенно не встретят! Развели ее, как полного профана в туризме, наобещали, а она как дурочка попалась! О, боже мой, о, мамма-мия, что же делать? Что она будет делать с ними? Со всеми, кто тут сидит, пьет… Костя-то как налегает! Скидку получил, едет практически на халяву и, похоже, уже заранее переметнулся в лагерь туристиков-друзей, оставив Веру наедине со своими страхами, сомнениями и заготовленными на случай чего французскими фразами, написанными русскими буквами на самодельных карточках.
– Вера Сергеевна, а мы скоро прилетим? – Петя Точилин торопился на свой день рождения, который папа, директор табачной фабрики, обещал сыну отметить в Диснейленде. Петя умный, воспитанный мальчик. И наблюдательный. Наверное, заметил растерянность на лице Веры и, поняв ее по-своему (типа, «Не приставай ко взрослым»), попросил добавки сока у стюардессы, не дожидаясь Вериного ответа.
«Да почему не встретят-то?» – другой внутренний голос пытался успокоить ту, которая паниковала.
Страх поселился не сразу. Напротив, Вера была очень смелая, когда она, способный, преуспевающий журналист, вдруг решила сделать резкий поворот в своей карьере, создав небольшую туристическую компанию.
– Ты с ума сошла! Зачем тебе это? Здесь ты ногой дверь открываешь, а там ты кто? Никто! – коллеги по журналистскому цеху отчасти, конечно, были правы.
– Все правильно. Уходи. Хватит за копейки пластаться, – нашлись и те, кто поддержал новоявленную «бизнесвумен».
– Ого! «Руссо туристо, облико морале»! – Андро из иностранного отдела, немало поездив, знал, как называют туристов – и особенно туристок – из России.
По правде сказать, в туризме корреспондент Белова действительно ни черта не понимала. Съездила один раз в Париж, поахала, поохала, статью написала. Заголовок содрала из анекдота про армянское радио: «Чем отличается мужчина от Парижа?» Ответ и стал заголовком: «Париж – всегда Париж!» К тому же, она переходила в обслугу. Ногой – не ногой, а рукой пожимавшая и президентские руки, и другие, такие же важные, вот так просто, разом, взяла и низвергла себя. Имелись и прочие аргументы против: ей было уже хорошо за тридцать, семья, дети… Она не знала – забыла за ненадобностью! – ни одного иностранного языка и понятия не имела, как будет общаться с иностранцами. Для старта ей многого не хватало: гламурности, например. Да просто нормальной одежды – в ее прежней жизни наряды как-то не особо требовались.
Она так любила эту ауру, эти ночные журналистские бдения, едкий юмор, любила своего вальяжного шефа, его кабинетик, где свободным от бумаг был только потолок. Любила наблюдать, как он, окутанный дымом, правит ее материалы, оставляя иногда от оригинала лишь фамилию автора, при этом неизменно, будто извиняясь, говоря: «Чуток подправил». Любила лихорадку при сдаче номера, ее приводили в восхищение оригинальные заголовки, после которых уже не обязательно было читать текст.
И все же постепенно романтизм профессии уступал место коммерции. Журналистика превращалась в бизнес. Редакцию завалили платными заказами. Работать над словом, идеей, стало бессмысленно. Рекламные тексты, скучные и похожие, помогали газете выжить, но читатель уходил. «Игорь, ты хоть материалы свои читаешь?» – в сердцах спросила Вера коллегу по отделу, работая над очередным выпуском. «Я их считаю», – ответ был настолько блестящий в своей махровой откровенности, что Белова поняла одно: всё. Надо бросать. Считать в другом месте. Она писала сама себе и своей семье расписки: «Обещаю уйти сразу после Нового года… после статьи про фармацевтов… кондитеров… репортажа о… интервью с…»
Бумажки складировались, Вера по-прежнему бегала на пресс-конференции, денег катастрофически не хватало, но она не решалась. Если бы не добило последнее: октябрь 1993 года. Расстрел Белого дома (тогда еще его называли Верховным Советом).
Белова не поддержала официальную линию газеты, поражаясь своим коллегам. Такие активные, такие все мегакоммунистические, они вдруг резко перековались в оппозиционных либералов, выступая против того, чему еще вчера прилежно молились. Возглавляя отдел экономики, Белова не лезла в политику, ее тошнило от одной только мысли сидеть на парттусовках. К тому же ей не нравился ни один из лидеров – ни Горбачев, ни тем более Ельцин. Он как-то заходил к ним в редакцию. Маленькие заплывшие глазки, хитрая улыбка. Громовой гнусавый голос. Банальные фразы, которым почему-то придали особое значение. Она ему не верила.
