Париж — всегда хорошая идея - [48]

Чвак. Чвак. Чвак.

Чвак. Чвак. Чвак.

Сестра-практикантка Жюли деловито сновала туда-сюда по комнате, она только что убрала его обед и спросила, вкусно ли было и «не забыли ли мы принять таблеточки». Затем она чуть приоткрыла окно, задернула занавески, чтобы «мы могли поспать после обеда», и вышла. Дверь тихонько захлопнулась.

Когда усталый Макс опустился на подушку и закрыл глаза, надеясь вздремнуть, ему сквозь мимолетные образы сна послышались в коридоре чьи-то звонкие каблучки, которые, процокав по коридору, остановились за дверью.

18

— Что ж это вы, дорогой Макс, так всех напугали? Как вы себя чувствуете? Зачем вам вдруг понадобилось лезть на лестницу? И что у вас с головой?

Розали положила на столик букет чайных роз и с озабоченным выражением на лице склонилась над Максом. Ее старый друг выглядел неважно: повязка на голове и темные круги под глазами.

По его морщинистому лицу пробежала радостная улыбка.

— На какой вопрос вы хотите, чтобы я отвечал в первую очередь, мадемуазель Розали? — спросил он. — Я старый человек, столько вопросов сразу, что мне за вами не поспеть. — Он старался говорить весело, но голос был слабый.

— Ах, Макс! — Она пожала лежавшую на одеяле исхудавшую руку. — Вы и впрямь выглядите ужасно. Вам очень больно?

Он мотнул головой:

— Боль терпимая. Сегодня я уже вставал и сделал несколько шагов под руководством ласковой солдафонки, которая считается медицинской сестрой. Только спать здесь невозможно. То и дело приходит кто-нибудь в белом халате, кому-то все время от меня что-то надо. И все задают одни и те же вопросы. Можно подумать, что они тут друг с другом вообще не общаются.

Он вздохнул, поправил свое одеяло и кивнул ей на стул в углу:

— Подвиньте себе стул, Розали. Я действительно очень рад, что вы пришли. За эти дни я впервые вижу нормального человека.

Розали засмеялась:

— Уж больно вы нетерпеливы, Макс. Прошло всего несколько дней, как вы здесь, а доктора и сестры просто выполняют свою работу.

Она пододвинула к кровати стул и села, скрестив ноги.

— Да, боюсь, я и правда очень нетерпеливый пациент.

Его взгляд следовал за каждым ее движением и остановился на изящных синих босоножках на маленьком каблучке, из которых выглядывали покрытые лаком ноготки.

— Хорошенькие туфельки, — произнес он вдруг.

Розали удивленно приподняла брови:

— Благодарю за комплимент! Просто обычные летние босоножки.

— Ах, знаете, побывав на другом берегу реки, начинаешь по-новому ценить самые обыкновенные вещи, — философски заметил он. — Надеюсь, я скоро выйду из этого заведения.

— Я тоже надеюсь. Вы меня порядком напугали. Все выходные я тщетно пыталась до вас дозвониться, но никак не предполагала, что мы встретимся с вами в больнице.

— Да, я слышал звонки по всем телефонам, а снять трубку был не в состоянии. Такая вот незадача! — посмеялся он. — А по какому делу я вам так срочно понадобился?

Вот черт! Розали прикусила губу. Сейчас самый неподходящий момент снова заводить разговор о книге и расспрашивать его про загадочное посвящение! С этим надо подождать, пока Макс не поправится.

— Ничего особенного! Я просто хотела спросить, не приедете ли вы на той неделе в Париж, чтобы вместе где-нибудь пообедать, — соврала она. — У меня теперь есть помощница, которая три раза в неделю во второй половине дня стоит за меня за прилавком, а Рене на выходных уезжает на курсы переподготовки в Сан-Диего. Вот я и подумала, что мы могли бы куда-нибудь пойти.

По крайней мере, то, что касалось продавщицы, было правдой. Жаль только, что мадам Морель не могла выйти на работу уже сегодня, и пришлось вывесить на двери табличку: «Сегодня закрыто по непредвиденным семейным обстоятельствам».

Розали улыбнулась. Она не была уверена, можно ли, строго говоря, назвать этот случай «семейными обстоятельствами», но воспринимала его именно так. Она смотрела на рослого старика с кустистыми бровями, который сейчас вдруг стал таким беспомощным и дряхлым. Как быстро рассыпается наружное благополучие пожилого человека, как только он оказывается выброшенным из своего обычного окружения и не может за собою следить, подумала она. Она увидела его тонкую ночную рубашку, землисто-серое лицо, увидела, что он небрит и его щеки покрылись седой щетиной, и почувствовала острую жалость. Странно, но к этому старику она испытывала нежность, как к родному дедушке. А в этот момент он и выглядел как дедушка. Розали порадовалась, что он жив, что с ним не случилось самого худшего, и она твердо решила, что не будет сейчас волновать его историей Шермана. Ведь было ясно видно, что сейчас он не в самом хорошем состоянии.

— Ну, боюсь, что из поездки в Париж с походом в ресторан, дорогая мадемуазель Розали, в ближайшее время ничего не получится, как ни заманчиво это звучит, — сказал Макс, словно прочитав ее мысли. — Сами видите, какой я. И если бы не были изобретены эти искусственные суставы, я бы еще долгие недели провел в постели. — Он показал на одеяло, под которым обрисовывались его ноги. Правая ступня высовывалась наружу.

— Господи! Неужели вы еще и палец сломали? — спросила Розали, указывая на мизинец ноги, который выглядел потемневшим.