Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [97]
Однажды вечером Кира встретилась с Василием Максимовичем на улице. Он сразу заметил, что у нее расстроенный вид. Постриглась зачем-то. Впрочем, так, пожалуй, даже лучше, чем с узлом. Милая, красивая, расстроенная.
— Ну, Кира Антоновна, расскажите все по порядку…
— Ах, ну что там… — дернула плечами Кира. — Блох сначала таким славным показался, а теперь придирается, кричит. Хочет, чтоб все раз-и-раз…
— Значит, пока ничего «особенного»? — попытался пошутить Василий Максимович.
— Без ведомости, говорит, не возвращайся. А если ее еще не подписали? А ключ ведь не пропал никуда, так и торчал в ящике.
Двинулись через Красную площадь, к реке. Вечер был душный, шумный, полный голосов, движения, гудков и шарканья.
Асфальт мягко пружинил под ногами, и Кира ощущала его тепло — босоножки совсем прохудились, а до первой получки еще далеко, и Тоне задолжала.
Москва, как никогда, казалась тесной и перенаселенной. Не только пиво, газированная вода, мороженое в обрез, но и сам воздух. Деревья вдоль ГУМа стояли неподвижно, как в театре. А небо, очень далекое, молчаливое и просторное, темнело не торопясь; полоска желтой зари навевала легкую тоску.
На набережной Михеев скинул пиджак, рубашка его была влажная, на лбу выступили крупные капли.
Кира шла рядом, он видел ее левую щеку, завиток волос прикрывал розовое ушко.
— Сейчас хорошо бы по Волге на теплоходе, — сказал Василий Максимович, разглядывая сквозь очки белый речной трамвай, уходящий за Каменный мост. — У меня отпуск скоро…
Он молчал долго, минут пять или шесть, пока они шли вдоль газона под Кремлевской стеной.
Пять-шесть минут — длинный срок. Вполне достаточный, во всяком случае, для того, чтобы принять безрассудное решение. Впрочем, такое ли безрассудное, если женщина, идущая рядом с тобой, тебе удивительно нравится, хоть ты и знаешь ее недостатки, много, целый букет? С нежностью своей не поспоришь. Влечение свое не прогонишь прочь.
Он сказал:
— Поедемте, Кира Антоновна.
Нужно, чтоб она поняла: намерения у него самые серьезные.
— Митьку, сынишку моего, с собой бы взяли. А то знаете… — заговорил Василий Максимович развязно от ужасающего смущения, — один наш сотрудник — ларинголог — покупает «победу», а своего «москвича» продает, и я подумываю…
Оно увидел, как заалела Кирина щека, даже ушко зарделось.
— Я вас увидел еще в марте у Катюши, и вот… С первого, как говорится, взгляда. Я очень волнуюсь. Ничего пока не отвечайте, подумайте, это так естественно, что вы сейчас ничего мне ответить не можете, так понятно! Не надо! — принялся убеждать Михеев, боясь и того, что она слишком быстро согласится, и того, что слишком поспешно скажет — «нет».
— Но уверяю вас, что вам со мной, что я… что вы…
Он покраснел, как пожарная машина, вынул скомканный платок, вытер лоб.
— Вы обещаете мне подумать?
— Подумаю.
Он взял ее за руку, рука у него была большая, мягкая, влажная. Кира осторожно высвободила свою.
— А теперь я пойду, Василий Максимович. Можно, я пойду домой?
Он постоял и посмотрел ей вслед сквозь свои очки.
Она шла быстро — маленькая, ладная, чуть наклонив голову. Вдруг остановилась.
Обернется?
Нет, нагнулась, поправила ремешок от туфли.
И снова пошла…
Дома Кира нашла какой-то особенный порядок.
Накануне Тоня отправила двойняшек на дачу. Теперь она лежала на оттоманке. Уже полнеть начала Тоня, бедра раздались, грудь стала выше. Лицо ее было бледно, но спокойно.
Тоня поднялась, поправила волосы, с силой провела ладонями по щекам:
— Я сегодня его видела.
— Да?.. — Кира не знала ни имени, ни фамилии Павла Карманова. Тоня ни разу не произносила их при Кире.
— Цемент завозил, мел, тросы. — Тоня рассмеялась с тихой нежностью и снова потерла лицо ладонями. — Загорел, просто не узнаешь. Молодежь… чего с нее спрашивать?
— А вас он видел?
— Меня? Нет, меня не видел.
Тоня посидела еще с минутку, свесив ноги с оттоманки и разглядывая свои тапки, потом встала, порывистым движением открыла ящик комода и вытащила из-под старья гитару.
Тронула струны осторожно, как бы боясь обжечь пальцы.
— А какой он, Антонина Карповна? Какой из себя?
Тоня в ответ запела тихим низким голосом, импровизируя под свою гитару.
— Вот едет парень, — пела Тоня, — дорогой лунною, и тросы, мел, да и цемент везет, гитара старая, да семиструнная, дорога дальняя бежит себе, бежит… Вот едет милый мой дорогой дальнею, он на трехтоночке цемент себе везет, дорога длинная, дорога лунная, ох, Кира, Киронька, а мне все не везет!..
— Дальше! Пойте, Антонина Карповна!
Кира влезла на оттоманку и обхватила колени руками. Ее захотелось представить себе загорелого человека, который везет цемент и тросы. Но она увидела скуластое с узкими глазами лицо и высокий от намечающейся лысины лоб.
— Пойте, еще пойте!
— Вот едет милый мой, да и двойняшечки, мы вместе едем далеко-далеко… И едет наш малыш дорогой лунною, и на душе нам очень, очень хорошо!
— А ты что — реветь? — спросила Тоня Киру. — Погоди… вот, слушай…
— Зеленый! — сказала Кира. — Не голубой, а зеленый… Зелененький!
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.