Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [80]
Электричка застучала по рельсам, шлагбаум дрогнул и стал медленно подниматься.
— Дрова-то сухие, верно? — спросил Павел, сам понимая, что это глупо.
И тут Тоня не выдержала. Она схватила авоську, дернула ручку дверцы и распахнула ее.
— Тоня! — крикнул Павел. — Антонина!
Она уже выскользнула из машины и, чуть не угодив под соседнюю, побежала к тротуару.
Машины тронулись, сзади кто-то отчаянно сигналил Павлу. Он в сердцах захлопнул дверцу покрепче и тоже тронулся.
«Э, к лучшему», — подумал Павел, мысленно обругав Тоню нехорошим словом, а сам покраснел.
Более полутора месяцев прошло с тех пор, как он завез Тоне дрова. Ну, завез. А если бы ребята, водители, встретили его с Антониной, засмеяли бы: нехороша, и старше его лет на семь, и двое детей. А главное, что́ сказала бы мать? Но тут же вспомнилось, как Тоня, поджав ногу, бренчит на гитаре и напевает низким, почти мужским голосом про кибитку да ковыль… Она в детдоме выросла, но свою мать помнит и песни ее помнит.
…На другой день Тоня во время работы упала в обморок.
Вечером она отправилась в поликлинику, ей дали больничный лист на три дня.
Она пролежала день плашмя, не двигаясь, посасывая соленый огурчик и стараясь ни о чем не думать, кроме как о жиличке, которую обязательно решила взять.
Ей хотелось, чтобы женщина была совсем посторонняя, молодая, тихая, нелюбопытная и неболтливая. Одна вдова, живущая в Тонином дворе, взяла себе жиличку — студентку, познакомилась с ней в поезде, и не нарадуется.
Комсомольская площадь находилась совсем рядом — две улицы пройдешь, вот и вокзалы.
Сначала Тоня обошла зал ожиданий Казанского, ища студентку и не подозревая, что в это время года учащиеся обычно не приезжают. На Казанском она не нашла никого подходящего и прошла на Ленинградский.
Бродя среди скамеек, полных людей, Тоня еще издали увидала «студентку». Она даже чем-то похожа была на ту, которая жила у вдовы. Худенькая, сероглазая, в пальтеце с потертым кротовым воротником. Только та, что у вдовы, была веселая, смешливая, а эта нахохлилась и глядит перед собой, будто ничего не видя, и жует сухую баранку. Рядом с ней чемодан с побитыми углами и мягкий сверток, перевязанный пояском от летнего платья. Этот поясок — розовый в черную крапинку — чем-то страшно разжалобил Тоню. Давно, когда она покидала детдом, у нее тоже был сверток, перевязанный пояском.
Тоня подсела на лавку.
— Я, конечно, извиняюсь, но вы в каком университете студенткой… В высотном? — спросила Тоня у Киры.
— Я не студентка, — ответила Кира.
— Не студентка? — разочаровалась Тоня. — Так чего же ты тут сидишь? А я вон угол сдать хочу, — вздохнула Тоня, — у меня комната сухая, теплая. Я да девчонки детсадовские. Мужиков нет. Может, знаешь, кому нужно из студенток? — спросила Тоня, которой не так легко было расстаться со своей идеей.
— Угол? В теплой комнате?
Кира блаженно улыбнулась, будто ее уже туда привели. Однако она сразу заподозрила подвох. Не может быть, чтоб ей, Кире Андросовой, так повезло. Глупости!
— Почему вы именно ко мне обратились, — спросила она опасливо, — тут ведь полно народу?
— Приглянулась ты мне, — ответила Тоня угрюмо.
— А почему я вам приглянулась?
— Да уж не знаю.
— Нет, вы скажите — почему?
Тонино лицо, и без того смуглое, потемнело, будто тень на него нашла.
— Ну и черт с тобой! — рассердилась она не на шутку. — Я же тебя в комнату хочу пустить, а ты же меня и подозреваешь? Плохо тебе в жизни придется, девка, беда!
Она вскочила и ушла. Кира еще видела в толпе вишневую Тонину шляпку.
На другом конце скамейки сидели старик и мальчик. Кира воскликнула:
— Постерегите вещи!
И побежала за Тоней.
— Возьмите меня к себе! — взмолилась Кира. — Возьмите меня. Я вам помогу… и за детьми, если надо… и никакого беспокойства… возьмите меня в комнату! — молила Кира, хватая Тоню за локоть, но та отмахивалась. Кира едва за ней поспевала. Потом Тоня внезапно остановилась:
— Из детдомовских бывших?
— Нет, что вы!..
Всё не то. Она оглядела Киру с ног до головы:
— Э, да ты больна, кажется, простыла, что ли?
Но Кира, с детства приученная скрывать свои недуги, чтобы не сердить Ольгу Романовну, решительно запротестовала: нет, нет, она здорова, и вообще никогда не болеет!
Тоня махнула рукой.
— Пошли давай, — решила вдруг Тоня.
Вернулись за вещами; Кира от страха и надежды боялась проронить хоть слово.
Дом, где жила Тоня, — двухэтажный, обшитый почерневшим тесом, с резными наличниками и цветами в оконцах, походил на тот, в котором Кира жила в Селенске. Лишь три телевизионные антенны на крыше напомнили ей, что она все же в Москве.
В прихожей было тесно, в кухне на газовой плите весело подпрыгивала крышка закипевшего чайника. Пахло свежевымытыми полами, немножко плесенью, немножко мусором.
— Сюда, — вздохнула Тоня.
Прежде чем снять замок со своей двери, она еще раз пристально поглядела на Киру и слегка покачала головой, как бы удивляясь собственному легкомыслию.
На подоконниках, над пожелтевшими от стирок занавесками, розовели бальзамины и олеандры в старых кастрюльках.
На комоде — две вазы с цветным ковылем. Репродуктор включен и похрипывает.
Кира стояла, не снимая пальто. Тоню это рассердило:
Предлагаемые воспоминания – документ, в подробностях восстанавливающий жизнь и быт семьи в Скопине и Скопинском уезде Рязанской губернии в XIX – начале XX в. Автор Дмитрий Иванович Журавлев (1901–1979), физик, профессор института землеустройства, принадлежал к старинному роду рязанского духовенства. На страницах книги среди близких автору людей упоминаются его племянница Анна Ивановна Журавлева, историк русской литературы XIX в., профессор Московского университета, и ее муж, выдающийся поэт Всеволод Николаевич Некрасов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.